Саботаж

Утренние газеты должны были уже отозваться на ночное происшествие в мастерской Пикассо, однако пестрели заголовками о том, что случилось на улице л’Орн: «Сведение счетов в Плезансе», – сообщала «Матэн», «Тройное убийство – застрелены двое мужчин и женщина», – возвещала «Тан». А «Фигаро» вообще не почла инцидент своим вниманием. Фалько прочел хронику, но не нашел там ничего нового. В заметках не было сказано ни слова о национальной принадлежности погибших, но намекалось, что это могла быть криминальная разборка. Ну, подумал Фалько, вполне естественно, что парижская пресса, которая едва ли не единодушно стоит на правых позициях и симпатизирует франкистам, так осторожничает. И только «Юманите», орган компартии, внесла кое-какие уточнения: «Три испанца погибли при невыясненных обстоятельствах», – но тоже не входила в подробности и не сообщала имен. Столь же очевидно было, что французская полиция, традиционно недружелюбная к журналистам, предпочла не распространяться о тройном убийстве. Мало ли, что у власти левое правительство, – в рот, закрытый глухо, не влетит муха.

«Юманите» тем не менее опубликовала кое-что более значимое, и Фалько прочел статью медленно и с большим интересом – она, пусть и помещена была не на первой полосе, недвусмысленно указывала, что история с Баярдом развивается в верном направлении. Понятно, что это лишь первая прикидка, но начало положено: «Внедренные в Испанию» – так называлась статья, где, не называя имен, автор утверждал, что некие известные личности, официально ратующие за Испанскую Республику, на самом деле поддерживают подозрительные связи с франкистами, с нацистской Германией и фашистской Италией. Последний абзац был особенно многозначителен и в ушах Фалько прозвучал на знакомый мотив:

Из компетентных источников редакции стало известно, что завершается расследование, поводом для которого стали секретная переписка и счета в швейцарских банках. Скандал приобрел особый размах, поскольку выяснилось, что в нем может быть замешана личность, во Франции весьма заметная и более чем известная, среди прочего тем, как пламенно ратует за международную солидарность с борьбой испанского народа против фашизма. В очередной раз выявился преступный сговор раскольников-троцкистов с самыми реакционными силами.

Когда Фалько, закрыв газету, допивал молоко, появился Санчес. Он был без шляпы, на узких плечах парусил расстегнутый плащ, открывая грязноватую и потертую на вороте сорочку, повязанную галстуком. Санчес сел за соседний стол, избегая взгляда Фалько, попросил кофе и молча уставился на улицу. Наконец он покосился на стопку газет и показал на «Юманите»:

– Позволите взглянуть?

– Пожалуйста.

Санчес начал листать и бегло просматривать страницы, пока не дошел до статьи о внедренных, а потом положил газету, развернутую на этом месте, на стол.

– Я видел, – вполголоса сказал Фалько.

– Начался ор. Вот Баярд уже и в троцкисты попал.

– Да.

Санчес по-прежнему смотрел не на него, а на улицу, как будто чем-то заинтересовавшись там.

– Рокамболя просят на связь. Сеанс сегодня, в «Мёрис», ровно в шесть.

– Буду.

– Как прошло ночью?

– Вроде бы хорошо.

– Были сложности?

– Никаких. Но результатов пока не знаю. Я скоро схожу туда, покручусь… может, что-нибудь и вынюхаю.

– Я только что оттуда. На улице все тихо, никаких признаков… Если вам удалось, это просто безупречная работа.

– Посмотрим.

Санчес снова покосился на газету:

– История на улице л’Орн будет замята. Мы получили гарантии от Сюрте[66]. У нее с нами отличные отношения, лучше, чем с красными.

– И, полагаю, лучше оплаченные.

– Само собой. Мы тратим деньги не на икру и шампанское, а на то, чтобы завоевывать симпатии. У нас в отличие от красных нет золотого запаса из Банка Испании, и красть нам, значит, нечего.

Санчес запнулся на миг, достал и поднес ко рту платок. Откашлялся и поспешно, как всегда, спрятал.

– Есть еще кое-что… – сказал он. – Важное и безотлагательное. Центр распорядился немедленно уведомить вас.

– И что же это стряслось такое важное?

– Сейчас в Париже может находиться Павел Коваленко.

Фалько, в этот миг открывший портсигар, замер.

– Твою мать… – не сразу выговорил он.

И очень медленно продолжил прерванный было путь сигареты ко рту. Прикурил и искоса взглянул на собеседника. Потом постучал зажигалкой по раскрытой газете:

– Считаете, тут есть связь?

– Центр, ссылаясь на свои источники – а источники его сидят в Берлине, – полагает, что это весьма вероятно. И кажется, Коваленко засекли в поезде при пересечении границы. На перегоне Портбу – Сербер.