Сад

Сергей Макарович потянулся за вторым, третьим, четвёртым… Анисимовна не отставала от него. В доме ни на секунду не утихал хруст. Забалуевы ели и похваливали. Вспомнили название огурцов — муромские!

— В старину, сказывают, сам богатырь Илья питался такими!

— Ишь ты! Знал толк! Но без мяса он тоже не мог. Я по себе сужу. Свежий огурец хорош на закуску, чтобы после не манило пить воду.

На дне ведра оставалось всего лишь несколько штук, когда у ворот показался конь, запряжённый в ходок. Сергей Макарович торопливо поправил ремень, надел кожаную фуражку и вышел из дому. Навстречу ему спешил бухгалтер Облучков:

— Приехали! Трое мужиков!

— А Векшиной нет? Как же так?! Говоришь, Штромин?! — Забалуев тяжёлой рысцой побежал к коню. — Не к добру…

Председатель райисполкома уже несколько раз выступал с критикой, в разговорах кивал на луговатцев: «А вон у Шарова!..» На последнем собрании партийного актива сказал: «У Забалуева грамота мала, трудно ему…» Какой заботливый!

Оказалось, что вместе со Штроминым приехал новый начальник краевого управления сельского хозяйства Бобриков. До этого он работал главным агрономом соседнего совхоза и хорошо знал всех руководителей окрестных артелей. Но зачем он сюда? Обошлись бы без него.

— А третий — незнакомый. Бритый. В сапогах. В чёрном костюме с двумя орденами Красной Звезды и медалями за освобождение многих городов.

У Сергея Макаровича похолодело в груди: этого человека прочат в председатели укрупнённого колхоза!

Созвали партийное собрание. Там приезжего попросили рассказать автобиографию. Он говорил отрывисто, будто отвечал на вопросы в анкете. Вырос в городе. После возвращения с войны работал в промкооперации. Выпускали пуговицы, гребешки. Мелкое производство. Захотелось на более трудную работу. А тут райком как раз подыскивал человека на должность председателя. Ну, вчера заполнил анкету, посмотрели и сказали: «Поезжай». Образование у него — шесть классов…

— Маловато! — громогласно перебил рассказ Сергей Макарович.

— Нам бы агронома в председатели, — сказала Вера и перенесла взгляд на Бобрикова.

Тот пожал плечами.

Объявили перерыв. Штромин и Бобриков долго разговаривали с Огневым…

На объединённом собрании двух колхозов, которое открылось в клубе, Никиту Родионовича избрали в президиум, и он занял за столом председательское место. А Сергей Макарович сел рядом с ним, опустил глаза и подпёр голову рукой.

«Ещё неизвестно, что скажет масса, — успокаивал себя. — Кто-нибудь из своих колхозников вспомнит добрым словом… Ошибки у меня были. А у кого их нет?..»

Штромин произнёс небольшую речь, затем зачитал решения обеих артелей. Все проголосовали за слияние. Теперь у них в Глядене — один колхоз, пожалуй самый крупный в районе!

Попросив слова, Бобриков шагнул к трибуне. Шея у него длинная, тонкая. Весь он был похож на каланчу. Забалуев смотрел на него, заломив голову. Пётр Ксенофонтович говорил долго — обо всех отраслях хозяйства. И всё насчёт агротехники. Вот он перешёл к конопле. Доходная отрасль! Это и без него все знают. Государство в ней нуждается. Осенью в селе будет начато строительство завода по переработке конопляной соломки на волокно. Хорошо!.. Что это он? Принялся хвалить Верку Дорогину, будто бы по её почину появилась конопля на Чистой гриве. Все заслуги приписал девке. А кто надоумил её заняться коноплёй, хотя бы и низкорослой, какую в прежние годы мужики сеяли на верёвки? Кто выдвинул в звеньевые? Все знают — Сергей Забалуев! А теперь его замалчивают, словно он — с боку припёка.

Кажется, Бобриков переходит на критику? Дерзание!.. Вот-вот, дерзить Верка горазда! Всем надерзила много, а ему, председателю, столько, что в три короба не уместится…

Нет, голос не тот. Таким не критикуют. По шёрстке гладит.

И Сергей Макарович снова сник. Недоброе предчувствие не обмануло его, — Бобриков заговорил о двух посевах конопли. Сейчас засыплет упрёками. Председатель виноват! А посмотрел бы, какие верёвки вышли — рвутся! Да… да, выводы делать рано…

— Хозяйственные результаты ещё очень далеки. Может быть, потребуются десятилетия опытной работы, — продолжал Бобриков. — Но смелое начинание достойно одобрения. Бесспорно, Дорогиной надо было кое-что подсказать, в чём-то поправить её. А вместо этого рутинёры расставили рогатки на пути и нарыли волчьих ям. К нашему стыду, среди них оказались отдельные агрономы. Нашли общий язык с Забалуевым. И их никто не призвал к порядку. Не потому ли Дорогина забросила свои опыты, что её ударили по рукам?

— Не потому, — подала голос Вера.

Забалуеву хотелось крикнуть: «Слышали?! Не сваливает на меня своей прорухи!..»

Началось обсуждение вопроса о названии нового колхоза. Из зала крикнули:

— Оставить «Красный партизан»!

Тут уж Сергей Макарович не мог утерпеть.

— Зачем менять название? — громко спросил он, подымаясь на ноги. — Я так думаю…

— Мы и говорим — не надо менять, — перебили его. — Оставим наше старое.

— Предлагаю, — повысил голос Забалуев, — называть по-нашему…

— А мы не согласны!

— Колхозы слились, а он рассуждает о «нашем» и «вашем». Теперь всё — наше.