Сад

— И вот сегодня нагрянули. Был Девяткин, второй такой же стародум. И наш агроном с ними. Приехали к опытному гектару, смотрят, а у конопли после мороза скрючились недозрелые вершинки. Чесноков даже расхохотался. А у самого нос красный, как у петуха гребень. И голова запрокинута: дескать, правда на моей стороне! Полюбуйтесь, говорит, сплошными вопросительными знаками!.. Я вырвала коноплянку и отделила лубеной слой. «Вот вам волокно второго урожая! Не первый сорт, конечно, а всё-таки…» Девяткин перебил меня: «Какой же это, девушка, второй урожай?!. Если бы вы сеяли по тому же коноплянику… А вы почему-то залезли в паровое поле. У вас не два урожая, а два посева — ранний и поздний. Только и всего…» Будто ушатом холодной воды облил. Я чуть не расплакалась…

Отец тронул плечо дочери.

— Ничего, ты ещё успеешь опрокинуть таких похоронщиков.

Это подбодрило Веру, и она, войдя в дом, юркнула в кухню, сказав:

— Я сейчас, только умоюсь и переоденусь… Поговорим обо всём.

Трофим Тимофеевич прошёл в свою комнату, про себя произнёс то, чего не сказал вслух:

— «У неё характер — кремешок. И никакой ветер не погасит искры…»

Глава тридцать первая

1

Засуха подступала исподволь. Ещё зимой почувствовалось её приближение: ни ноябрь, ни декабрь почти не обронили снега, и поля пугали своей чернотой. Скупые январские снегопады сопровождались дикими ветрами, которые сметали всё в лога. Лишь возле лесных полос и деревянных щитов белели тощие сугробы. Даже февраль, обычно щедрый на бураны, в этом году не подарил снега.

Сухие ветры в ту весну ворвались с юга необычайно рано: в середине апреля по Чистой гриве уже кружились чёрные вихри. А ночные заморозки выжимали из почвы последнюю влагу.

Ни в мае, ни в июне дождей не было. В сводке погоды сибирские города, чаще всего, стояли в одном ряду с Ташкентом и Самаркандом — районами поливного земледелия.

Лишь однажды под вечер стрелка барометра колебнулась в сторону «бури». Из-за горизонта выплыла на раскалённый небосвод чёрная туча. Она быстро разрасталась и вскоре заняла полнеба. Огненные трещины то и дело раскалывали её сверху донизу, и рокочущий гром сотрясал землю.

Шаров выехал в поле, навстречу долгожданной туче. Бывало, в детстве он, босоногий и вихрастый, среди ливня выбегал на улицу, подпрыгивал в пузырящейся луже и подзадоривал: «Дождик, дождик, пуще!..» И теперь ему, пятидесятилетнему человеку, хотелось постоять с обнажённой, полуоблысевшей головой под дождём, от которого воспрянут всходы хлебов, повеселеют умытые поля.

За селом начинался выгон. В обычные годы он кудрявился мелкой зеленью, а нынче казался посыпанным охрой. Даже выносливая, жёсткая, как проволока, трава — пастушья сумка посохла. Защипнуть нечего. Голодные коровы мычат, подняв головы в сторону тучи.

Рядом — старая пустошь. Нынче эта уплотнённая земля ещё в апреле выкинула в горячий воздух всю влагу, и зародыши трав погибли от жажды. Остаётся надежда на клевера, густо поднявшиеся возле лесных заслонов, но сеяных трав едва ли хватит для лошадей и овец. Коров придётся перегонять на север за двести километров в Кедровский район, где колхозу уже отведён участок во временное пользование. Скоро оттуда вернётся Катерина Савельевна, поехавшая присмотреть место для постройки фермы.

Из степи лавиной хлынул ветер. Он так злобно царапал землю, что, казалось, хотел выдрать с корнем гибкие былинки пшеницы.

Как пригодился нынче метод Мальцева! Во-время принакрыли влагу разрыхленным верхним слоем, приберегли на весь июнь. Вот и держатся всходы: перо сизое, здоровое, особенно там, где стоит зелёная защита из лесных полос.

Но и этим полям нужен дождь. Иначе через неделю затоскуют хлеба, порыжеют нежные вершинки.

Шаров снял кепку, вышел из машины. Под подошвами сапог хрустели сухие листья подорожника, рассыпалась в труху конотопка. В лицо, как струя из зерносушилки, бил горячий ветер. Он подымал пыль и подбрасывал до самой тучи, как бы отпугивая её. Теперь уже весь небосклон был чёрным, и гром грохотал во всех сторонах. В том углу степи, который издавна называли «мокрым», появился оранжевый просвет. Оттуда ехидно подсматривало солнце, ярое даже в эту вечернюю пору: «Ну, как, дождались дождя?!»

Над лысиной Шарова мотались из стороны в сторону тощие пряди сухих волос. На лицо упало несколько тёплых капель.

Оголтелый ветер окончательно рассвирепел. Он разорвал тучу на клочки и раскидал по горизонту; довольный своей проделкой, устало свалился куда-то под берег Жерновки и замер до поры до времени.

— Вот и всё… — вздохнул Шаров. — Сухая гроза! Такой ещё не бывало на моей памяти… Ну и год!

Он вернулся в село. В конторе его уже поджидали члены правления, — все заботились об отправке бригад на сенокос в Кедровский район. Из-за отъезда людей пришлось остановить строительство гидростанции у Бабьего камешка.

Утром снова запылало солнце в высоком небе; кое-где поблёскивали лёгкие штрихи никому не нужных серебристых облаков.

Горячий воздух был неподвижен. И не находилось силы, способной всколыхнуть его…

2