Читаем Сад богов полностью

– Ну вот, ну вот мы и встретились, – заговорил он возбужденно с сильным акцентом, раскинул свои изящные руки, как бабочка крылья, и, пританцовывая, поднялся на веранду. – Миссис Даррелл, как я понимаю. Вы само очарование. А это главный охотник… Лесли. Марго, главная красавица на этом острове. И Джерри, ученый, ведущий натуралист. Не могу вам передать, как я счастлив!

– Мы… э… э… мы тоже счастливы познакомиться с вами, ваша светлость, – выдавила из себя мать.

Джиджибой аж вскрикнул и хлопнул себя по лбу:

– Святые угодники! Опять это глупое имя! Моя дорогая миссис Даррелл, чем мне заслужить ваше прощение? Принц – не титул, а просто имя. Прихоть моей матери, которая так меня назвала, чтобы придать нашей скромной семье этакий королевский статус, понимаете? Материнская любовь, да? Мечта о том, что ее сын вознесется к золотым вершинам. Простим бедную женщину, да? Заурядный Принц Джиджибой к вашим услугам.

– Вот как. – Мать, готовившаяся к встрече королевской особы, выглядела несколько разочарованной. – И как же к вам обращаться?

– Мои многочисленные друзья зовут меня просто Джиджи, – честно признался гость. – Надеюсь, и вы будете звать меня так же.

Джиджи поселился в нашем доме и за короткое время полюбился всем, как никто из гостей. Прямой, открытый, владеющий безукоризненным английским, он проявлял такой глубокий и подлинный интерес ко всем и ко всему, что устоять перед этим не мог никто. Для Лугареции у него нашлись разные скляночки с дурнопахнущим липким содержимым, чтобы смазывать ее воображаемые раны и болячки. С Лесли он дотошно обсуждал во всех деталях, как охотятся в других странах, и делился с ним яркими и, скорее всего, вымышленными рассказами о том, как охотился на тигра и дикого кабана. Для Марго он раздобыл материю, из которой сам скроил несколько сари и научил ее правильно их носить. Спиро он очаровал байками о богатствах и тайнах Востока, о схватках богато разукрашенных слонов, о махараджах, чей вес измеряется в драгоценных камнях. Он отлично владел карандашом и, неподдельно интересуясь моими питомцами, просто влюбил меня в свои анималистские зарисовки, которые я вставил в природоведческий дневник, на мой взгляд куда более важный, чем «Великая хартия вольностей», «Келлская книга» и гутенберговская Библия, вместе взятые, с чем был согласен и наш просвещенный гость. Но кого он поистине покорил, так это нашу мать. Мало того что он засыпал ее соблазнительными рецептами и был кладезем всякого фольклора и историй о привидениях; благодаря ему она могла вести нескончаемые разговоры об Индии, где она родилась и выросла, и не случайно эту страну считала своим родным домом.

Мы ужинали за длинным скрипучим столом, а по углам нашей большой столовой отбрасывали бледно-желтый свет масляные лампы, вокруг которых, как снег, кружились стайки мотыльков. На пороге лежали собаки – с тех пор как их число выросло до четырех, мы перестали их пускать в комнату, – позевывая и вздыхая по поводу нашей затянувшейся трапезы, а мы их игнорировали. За окнами звенящий хор сверчков и кваканье древесных лягушек оживляли бархатистую ночь. В отблеске ламп глаза Джиджи казались еще больше и чернее, как у совы, и в них полыхали огненные струйки.

– Конечно, в ваше время, миссис Даррелл, все было иначе, – завел он как-то разговор на новую тему. – Разные социальные слои не могли смешиваться. Строгая сегрегация, не так ли? Сейчас дела обстоят лучше. Махараджам удалось поучаствовать в государственных делах, и сегодня даже нам, скромным индусам, позволено показывать нос и пользоваться некоторыми привилегиями цивилизации.

– В мое время строже всего относились к евразийцам, – сказала мать. – Моя бабушка не разрешала нам с ними играть. Понятно, что мы не обращали внимания на эти запреты.

– Дети особенно глухи к тонкостям этикета, – улыбнулся Джиджи. – Но поначалу было трудно. Как известно, Рим строился не один день. Вы слышали историю одного бабу[22] из моего города? Насчет светского бала?

– Нет. А что случилось?

– Он обратил внимание на то, что джентльмены после танца провожают дам на прежние места и там обмахивают их же веерами. И вот, протанцевав веселый вальс с видной европейской дамой, он ее проводил на место, взял у нее веер и поинтересовался: «Мадам, можно мне пустить на вас ветер?»

– Это в духе нашего Спиро, – заметил Лесли.

– Я вдруг вспомнила… – с наслаждением погрузилась в воспоминания мать. – Мы жили в Рурки, где мой муж работал главным инженером. И однажды над городом пронесся страшный ураган. Ларри тогда был еще ребенком. Дом был длинный, одноэтажный, и я помню, как мы бегали из комнаты в комнату, закрывая двери от ветра. И в какой-то момент за нами обрушилась крыша. Мы все отсиделись в кладовке нашего управляющего. А когда дом отремонтировали, бабу, выступавший подрядчиком, прислал счет с таким заголовком: «За ремонт заднего фасада главного инженера».

– Индия должна была казаться вам страной особенной, – сказал Джиджи. – Ведь вы, в отличие от большинства европейцев, были ее частью.

Перейти на страницу:

Все книги серии Трилогия о Корфу

Моя семья и другие звери
Моя семья и другие звери

«Моя семья и другие звери» – это «книга, завораживающая в буквальном смысле слова» (Sunday Times) и «самая восхитительная идиллия, какую только можно вообразить» (The New Yorker). С неизменной любовью, безупречной точностью и неподражаемым юмором Даррелл рассказывает о пятилетнем пребывании своей семьи (в том числе старшего брата Ларри, то есть Лоуренса Даррелла – будущего автора знаменитого «Александрийского квартета») на греческом острове Корфу. И сам этот роман, и его продолжения разошлись по миру многомиллионными тиражами, стали настольными книгами уже у нескольких поколений читателей, а в Англии даже вошли в школьную программу. «Трилогия о Корфу» трижды переносилась на телеэкран, причем последний раз – в 2016 году, когда британская компания ITV выпустила первый сезон сериала «Дарреллы», одним из постановщиков которого выступил Эдвард Холл («Аббатство Даунтон», «Мисс Марпл Агаты Кристи»).Роман публикуется в новом (и впервые – в полном) переводе, выполненном Сергеем Таском, чьи переводы Тома Вулфа и Джона Ле Карре, Стивена Кинга и Пола Остера, Иэна Макьюэна, Ричарда Йейтса и Фрэнсиса Скотта Фицджеральда уже стали классическими.

Джеральд Даррелл

Публицистика

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века