Сад камней

Правда, надо признать: радости своей Кемаль не показывал, а позвонив очередной раз в Измир, и вовсе приуныл и сказал, что выгонят его с работы за всю эту самодеятельность. И Нихат совсем было проникся… но ехать вместе с ним к Марии – вот уж ни за что! Чтобы она с тем же почтением и старанием отвечала теперь не ему, а другому, а его игнорировала как мелкую сошку, не справившуюся с работой?

Нет уж… вот отчет начальство требует… работы полно, да, конечно, это дело самое важное, но… других опрашивать? Да, понятно, что эпицентр, так сказать, в поселке, а не в участке… черт, придется ехать – и хорошо, просто отлично, что пришлось!

С одной стороны, конечно, муж.

И так-то радости мало, что муж, а он еще принялся права качать, весь из себя крутой, права ему его подавай да переводчика.

С другой стороны, она его выставила вместе со всеми родственниками, и на Нихата смотрела совершенно по-прежнему, и отвечала только ему, а Кемаля как будто побаивалась.

И на ужин пригласила.

А вполне могла и не пригласить – кто он ей? И кто он теперь во всей этой истории? Мальчик на побегушках, отпечатки снять, оттуда посмотреть, то вспомнить…

Или зря он все это? Вон она как смотрела, так и смотрит: как будто он главный, а Кемаль – так, не пойми кто, она ему и улыбаться не стала.

Раньше, когда Нихат слышал очередную историю, что кто-то из знакомых женился на русской, или так влюбился в русскую, что вот-вот женится, что кто-то поругался со всей родней и уехал-таки в Россию, он относился к этому именно как к истории. Мало ли что бывает, никого из героев этих передаваемых из уст в уста преданий он лично не знал, роковые русские красотки представлялись ему какими-то модельными блондинками с фигурами куклы Барби, и как, где и зачем с ними знакомиться, Нихат представлял себе с трудом.

В Дидиме, а в последнее время и в Акбюке было много иностранцев: в основном англичане, французы в собственной, только для них построенной, особняком стоящей гостинице и – да, стали появляться и русские. Дачники или те самые русские жены с детьми и турецкими мужьями. Ничего особенного, даже модельного, даже суперблондинистого в них не было – разве что худоба да голубые глаза… впрочем, Нихат не присматривался, а голубые глаза вспомнились исключительно потому, что… понятно почему.

И кое-что другое тоже стало понятным. Например, что очень даже можно заинтересоваться русской женщиной. Не похожей ни на модель, ни на Барби, даже замужней, даже с ребенком, даже если тебе явно ничего не светит… и как не понять тех, кому повезло встретить такую, когда она была свободна, – наплевать на чужой язык, другую религию, мнение родни и прочие предрассудки!

На ней было другое, тоже по-летнему открытое платье, и ему нравилось, что она в платье, а не в шортах, как ее сестра и Айше – эти неотличимы в своей туристической униформе, а Мария… нет, понятно, что ничего из этого не получится, но смотреть и мечтать-то не запрещено!

Нихат отвернулся, чтобы случайно не выдать собственные мысли, и подошел к что-то обсуждающим у мангала мужчинам.

Руководил жаркой рыбы Николай.

Видимо, привык руководить и делал это по инерции, раздавая четкие, продуманные указания, которые все воспринимали как должное. Кемаль и Мустафа подавали ему то новую решетку, то веточки с лавровым листом, Михаил и сын служили посредниками между священнодействующими мужчинами и накрывающими стол женщинами и посылались то за солью, то за какой-нибудь тряпкой, то за картонкой, чтобы раздуть огонь, то за водой, чтобы его притушить.

Смешенье русских, английских и турецких фраз создавало шумную и приятную атмосферу легкой неразберихи и суеты, в которой все старательно стремились спрятать свои настоящие переживания: Айше и ее брат – боль и ужас, Кемаль – злость от собственного бессилия, Маша и Лана – страх и неловкость, Михаил и Николай – равнодушие к происшедшему и радость от встречи с женами, кажущуюся сейчас неуместной, он, Нихат – интерес к Маше и страстное желание самому разобраться в этом убийстве.

Ему представлялось, как вот сейчас все сядут за стол, пойдут какие-то ничего не значащие разговоры, и во время этих разговоров он вдруг услышит что-то такое… или про чье-нибудь алиби, или про какую-нибудь улику, или про отношения между убитой и кем-нибудь. Он не знал, что бы такого он мог услышать, но этот ужин, с того самого момента, как Маша его пригласила, стал для него чем-то вроде ожидаемого ребенком праздника: непременно будет подарок, а какой – не узнать, пока не дождешься и не сорвешь шуршащую и блестящую бумагу, и можно сколько угодно гадать, что же там, в этой коробке… а главное, что уж пустой-то она точно не будет!

Николай что-то сказал по-русски сыну, Мишка (отличный, шустрый мальчишка, странным образом похожий то на отца, то на мать) бросился в дом, Маша и Лана чему-то засмеялись.

Видимо, поняв, что неуместный смех нуждается в объяснении и что найдена удачная тема для общего разговора, Маша сказала: