Сад корней

…Проводил, договорился на следующий день подвезти на работу, ибо по пути. Завез обратно, подарил букет и с тех пор деловито ухаживал. Примерно до начала описываемых событий, ибо утром этого дня…

(вечер, мразь, дождь пополам со снегом, маршрутка последняя ушла, пилить до метро пешком… брррыы, будем смотреть скандал под деревом, там хоть лето и тепло).

Было душно, и дерево сладко пахло на всю площадь, когда они поругались в первый раз. Он исходил волнами жара, играл желваками и говорил что-то такое о превосходстве людской расы, и невозможности равноправия, и дураке и пошляке мэре, и о том, что как это так — отменили ночные охоты на Машины? И он говорил это сам для себя, выплескивал слова в горячий воздух, а позади него плавился и истекал раскаленным золотом летний закат, и она, на миг почувствовав себя в аду, вырвала руку и расплакалась. На чужих ей было по большому счету плевать, а вот то, что он становился чужим в такие моменты — было почти невыносимо.

То что забавляет, но оставляет после смеха шлейф грусти.

Фраза клиента «Девушка, где мои деньги»?

Фальшиво наигрываемая мелодия в полуночном переходе метро.

Подаренная лучшим другом дурацкая меховая игрушка.

Плохие стихи.

Ночной осенний разговор — в виде исключения не аськой и не электронной почтой. Промозгло и сыро. Руки мерзнут.

— Я уезжаю. Ничего не получилось у меня. Хотел все сломать — сломал. А строить — не получается. (Зло) Истинно, Москва ваша — что доска, спать широко, да как ни повернись — жестко.

— Люди живут.

— Живут. А я не хочу. Без регистрации тут за человека не считают.

И морщится, и бьется мелкая жалкая морщинка у лба, и прядь волос из-под кепки выбивается. Говорю жестоко «Ты неудачник. Ты приехал, не желая работать. Ты запутался в своей жизни — а жилье не ищут только через девушек. Ты неухожен. Ты беден и некрасив. Меня достало быть твоей жилеткой и мне не интересно больше использовать в качестве жилетки тебя — сломанного. Москва не верит слезам, — говорю я, — ты ведь это знал, когда ехал сюда? Почему ты предпочел бренчать на гитаре и пить пиво, почему ты предпочитал выслушивать мои исповеди, а не пахать — днем и ночью? — И еще, — говорю я на этом черном ветру, — Ты зарабатываешь меньше меня. Ты пишешь стихи — хуже меня, а прозу не умеешь совсем. Ты не умеешь целоваться. Тебе не место в Москве».

«Москвичи — снобы, — отвечает он в тон, — Вы забыли о том, что вы люди. Вы думаете только о деньгах. Вы крутитесь в колесах своей немыслимой жизни: автобус-метро-автобус-работа-автобус-метромагазин-автобус-дом. Вы считаете неудачниками всех, кто хотя бы пытается — по-другому. Вы и подумать не хотите, что настоящая страна — это не Москва, а то, что вокруг Москвы — на много километров. Вы бездарны. Вас раздавят за вашу гордыню (срываясь на крик). Вы все поплатитесь!»

— Все будет хорошо, — говорю я, — Все правильно. Хорошо, что ты был тут этим летом, — говорю я, — ты очень мне помогал. И ты ничего не сломал — твой город не хуже, чем Москва — вон там сколько наших. А в Москву ты еще успеешь, это ведь не так трудно. Этим летом присмотрелся — следующим приедешь насовсем.

— Да, — говорит он, — Я многое понял. Я многому научился. Хорошо, что этим летом ты была рядом — ты мне помогла.

И черный ветер пополам с моросью хлещет нам в лица.