Сад корней

Еще бы я знала, что такое этот «Семилистник». Эмблема — семь разноцветных листочков, растущих из черного кружочка. Семь добродетелей на страже мира и спокойствия. Семь поверженных грехов. Семь признаков рода людского: чистота помыслов, чистота телесная, чистота сердца, чистота от гнусной волшбы одних и чистота от машинной безупречности других, чистота служения Республике людей, чистая радость победы.

Ментовка местная, попросту-то. Серые братья, хоть и разноцветные все. Он-то — из них ведь, из Ордена.

Дошла, положительные менты глючатся.

А ведь положительный. Квадратная челюсть, большие руки (это не субтильный герой романа). Излучает железобетонную уверенность в своей правоте — и ведь, как правило, оказывается правым. Силовик, однако.

Только вот — ненавидит ведь этих, полупрозрачных, всеми фибрами. И переубедить его нельзя никак и ничем — нечисть есть нечисть и ее давить. Аргументы не действуют.

Почему он кажется мне хорошим при всей его кошмарной упертости?

Может потому, что мультики любит?

«Мы живем в мультфильме. В анимешном сериале. Все совпадает — простые и преувеличенные эмоции, несколько сюжетных линий… Это мультик. Чужаки, Машины… неправдоподобный мир. Такого не должно быть! — Ты живешь в этом мире. Как это не должно? — Не должно. Я охотился на них ночами — три года. Они невыносимы. Я дрался с ними. И еще дерево это… — Какое дерево? — Ну на площади: дерево стоит, никогда не замечала? Перед мэрией? Я его в детстве боялся. — Почему? — Мне всегда казалось что оно… живое. И старое очень… всех помнит. Бррр… — А мне оно нравилось всегда. Пахнет весной хорошо. — Пахнет — да. Но оно древнее… чужое совсем. — Решилась положить руку на руку. — Не понимаю… — И не надо».

Осень наступала стремительно и жутковато. Сюжет застопорился. Ночные разговоры таксистов были интересней — ежедневное шоу. После ночной смены мы уезжали на такси, через подсвеченный разными цветами центр и слушали их переговоры:

— Первый, первый, ты где?

— Татьян, куда ехать-то?

— К Вымпелкому заказ.

— Йееехх, прокачу!

— Первый, первый, ты где?

(Тверская, горящая огнями вывесок и безлюдная)

— Татьян, я у арки этой гребаной. Пусть выходят что ли.

— Кто на Марьино? Ребят, кому ближе всего — на Марьино через полчаса?

— Не выходит никто… я уже тут десять минут торчу.

— (с тоской) Первый, первый, ты заснул? Кто на Марьино? Вась, тебе с Орехово?

(Грандиозный ночной Кремль, не темно-красный как днем, а розовый — большая красивая игрушка)

— Не, не поеду, я уже не там…

— Первый!

— А? Я тут, Танюш…

(Наконец родное шоссе)

— Ты спал что ли, первый?

— Не, ну Танюш, ну ты чего?

— Короче, я отсюда нафиг поехал, нету тут никого…

— Ну езжай…

И пишутся стихи в дороге. Так себе стихи, разве что для прозы сойдут.

Перейти на работу попроще, поближе к дому. Сменить духи.
Запах дыни на мяту с перцем, полынь, арбузы.
И уехать на дачу осенью. Во Владимирские, к примеру, Мхи.
Разгребать там сырые листья и мучить тихонько музу.

Не мечтать ни о чем. На клеенке пить черный чай,
Заедать бутербродом с сыром, вареньем, медом,
И по кругу гонять пластинки. Ноябрь — не май,
Лишний раз из дома не выползешь на природу.

Если выйти — по глине желтой, по лужам — вдрызг
Прямо в мокрые травы, на берег речушки малой.
Наблюдать за течением серым без слезных брызг.
Осень быстро пришла. Чернела. Седою стала.

И навалится сверху вечер, накатит тьма,
И опять по тропинке скользкой — домой, как в гавань.
…Скоро станет белее и проще. Придет зима,
И в спокойствие мы завернемся. Как в пух. Как в саван.