Сад Толстого [сборник]

— Ей-богу, Лев Николаевич говорил. И больно, сказал, ему бывает, дереву.

Мы посмотрели на сад, на яблони с обвисшими от тяжести ветвями, и нам показалось, что они стоят, как живые, листочки шевелятся. В саду тихо, ветра нет. Значит, дышат.

Слова Толстого, что дереву бывает, больно и что оно так же дышит, как и человек, запали нам в душу на всю жизнь.

Наступила зима. Мы соорудили в морозовском саду высокую гору. С неё был виден сад Толстого. Однажды мы увидели, что Лев Николаевич с сыном и дворником сооружают гору на своём кургане. Заметив нас, Лев Николаевич крикнул:

— Идите помогать. Вместе кататься будем!

Через пять минут мы были в саду. Притащили свои салазки, лопаты, и работа закипела. Мы подвозили на санках снег и, спотыкаясь и скатываясь вниз, тянули его на курган. Гора росла. Усерднее всех помогал Льву Николаевичу наш неутомимый Саша. Скоро сынок Льва Николаевича выдохся и незаметно исчез. В стороне стояли и нетерпеливо ждали, когда гора будет готова, одетые в тёплые шубки и капоры какие-то девочки. Самая маленькая из них то и дело спрашивала Льва Николаевича, скоро ли можно будет кататься.

— Скоро, деточка, скоро, — ласково отвечал ей Толстой, вытирая с лица пот.

Когда гора была готова и утоптана, решено было её полить. Колодец был тут же, в саду. Лев Николаевич навесил ведро на жёлоб колодца и стал качать воду. Ухватились и мы за коромысло колодца… На помощь пришёл Афанасий, и через час гора на лёгком морозе превратилась в ледяную.

Следующий день был воскресенье. С раннего утра мы толпились у ворот Толстого и нетерпеливо ждали приглашения кататься. Своя гора нас уже не интересовала.

— Как он сегодня? — робко спросил Афанасия Саша.

— Ничего, — ответил тот. — Весёлый. Обождите, скоро выйдет, — и пошёл в людскую.

Ждали мы Льва Николаевича долго. У нас посинели носы, руки. Вдруг появляется Афанасий и говорит:

— Входите, но только чтобы не баловать. Слышите?

У горы мы увидели Льва Николаевича и тех девочек, которые были накануне. К нашему изумлению, гора была обсажена ёлочками и на двух из них висели ёлочные украшения: бумажные фонарики, флажки, бусы. Сад огласился нашим криком, смехом, спором, и катанье началось. Не удержался и Лев Николаевич. Посадив в санки перед собою маленькую девочку, прокатился с нею раза два. Когда Толстых позвали завтракать, Лев Николаевич собрал нас и сказал:

— Замечательная гора, ребята. Спасибо вам. Подождите меня.

Через некоторое время он вернулся с большим пакетом и дал каждому из нас по два крымских яблока, по вяземскому прянику и по большой шоколадной конфете. Шоколад был для нас лакомством недоступным. Мы видели его только в руках торговцев и на окнах магазинов. И вдруг — у каждого из нас по целой шоколадной конфете. Мы откусывали по маленькому кусочку и с таким наслаждением смаковали, что умильнее наших рож едва ли кто тогда видел.

— Завтра, ребята, каток будем делать, — улыбаясь, сказал Лев Николаевич. — У кого из вас нет коньков?

Не оказалось коньков у Кольки и Илюши.

— Я вам куплю, — пообещал Лев Николаевич и погладил Кольку по щеке.

Три дня мы не уходили из сада Толстого. Как только прибежим из школы, сейчас же летим к нему в сад делать каток. И мы так усердно качали воду из колодца и поливали аллеи сада, что нам здорово попадало дома за промокшие валенки. Поливал каток и Лев Николаевич. Мог бы это сделать и дворник, но Лев Николаевич любил всё делать сам и нам говорил, чтобы мы не гнушались никакими трудами помогать другим.

— А главное, ребята, учитесь, — говорил он нам. — Грамотному и жить легче.

Из всей нашей компании Лев Николаевич особенно выделял трудолюбивого и ловкого Сашу. Вместе они кололи дрова, подметали сад, убирали снег.

Наконец и каток был готов. Кольке и Илюше коньки были подарены. Представляли они собой деревянную колодку с врезанной в них стальной полосой.

Каталась на катке вся семья Толстого, и мы, обгоняя друг друга, мокрые от пота, кружились по аллее, не щадя сил. Всем нам хотелось если не обогнать Льва Николаевича, то хоть не отстать от него. Но как ни старались, как ни размахивали руками, никому из нас не удавалось догнать его, и все мы приписывали его успех не ему лично, а его конькам.

Закручивая палочкой на валенке верёвку от конька, Колька, шмыгая носом, говорил:

— Я бы на таких коньках, как у него, показал ему. А на колодках разве его обгонишь?

Шла рождественская неделя, и мы, катаясь на катке Толстого, заспорили, придёт он или нет. Вдруг видим — из-за угла дома выезжает он, улыбающийся, но не на коньках, а на велосипеде. Мы разинули рты от удивления, а Толстой, не обращая внимания на нас, покатил на нём вокруг всего сада и, посмеиваясь, то и дело оборачивался и смотрел, как мы старались догнать его. Колька в замершей позе стоял, смотрел и ждал, когда Лев Николаевич упадёт. В том, что он должен упасть, Колька нисколько не сомневался. Он не представлял себе, как теперь Лев Николаевич сойдёт с быстро катящейся машины. Когда Толстой сделал два круга и, замедляя ход, остановился, Колька был доволен и разочарован. С этого дня он стал бредить велосипедом.