Сад зеркал

– А ты надолго приехал? – спрашивала мать и, не дождавшись ответа, сама себя перебивала: – Вот мясо бери, холодное, правда, но вкусное, это папа в травках вялит, а вот каша, тоже холодная, ясное дело, а это у тебя чего? Сыр, лепешки, а это чего за юшка давленая?

– Это из овощей, чтоб с кашей мешать, – пояснил Койот.

Он сидел за столом у кострища и задумчиво разглядывал мать. Она совсем не постарела, стала лишь толще и какой- то… блеклой? Хотя Койот знал, что искристой материной энергии, во всяком случае, словесной, хватит на троих.

– Отец-то приехал?

– Да некогда ему этой ерундой заниматься, – отмахнулась мать, и застиранные оборки заколыхались вокруг её полных рук, – он с дровосеками нынче в лесах, неподалеку от болот фэйрячьих, так эти фэйри гадкие чего там творят – слушать страх! Какие ж вредные они, просто ужас, и как отец вообще согласился, не знаю, я тех фэйри прям боюсь, они ж издевались над нами, гадости такие, я тебе рассказывала, как тебя когда еще не было, они целую деревню ночью утащили в трясину, и мы тогда.

– Рассказывала, – заверил Койот, – раз двести. Никто не любит фэйри.

А также эльфов, кентавров, гоблинов и всех коренных обитателей этих земель. А те в ответ не больно-то жалуют людей, считая их кем-то вроде умной рабочей живности. Тем и прекрасно дедовское ранчо: хоть ближайшие соседи – эльфы и кобольды, а их жилища далеко, не разглядишь, не прищурившись.

– Ага, – мать неловко помолчала, покосилась на завра, который прореживал заросли пырея у дома.

Дверь дома она оставила нараспашку, «чтобы выветрился пыльный дух». Койот не мог припомнить, когда мать тревожил пыльный дух, ничего на это не сказал, но подметил странность.

– Так я ему и говорю: ты работай, раз уж взялся, нечего тебе мотаться леший знает куда, я сама ранчо не продам, что ли.

Койот поперхнулся вяленым мясом, вкусным и в травках.

– Что это вы тут продавать собрались?

– Ну что, вот это всё, – на веснушчатом лице матери медленно расцветали красные пятна, на Койота она не смотрела. – Ну, оно отцовское, конечно, он тут сколько лет был, ну и дальше-то чего? Нам ведь тоже жить как-то надо! Как мы с отцом должны старость коротать? Вы ж с Надеждой бессовестные, хотя дед вас по земным обычаям воспитывал, но вы ж на всё наплевали, на родителей, на гнездо родное, вылетели – только и поминай, как вас прозывали…

– Еще как вылетели! – рассердился Койот. – Вы ж нас и выкинули! Ты тогда что сказала, а? Что «земные обычаи не для этих мест, тут дети работают и сами себя кормят», нет?

Не говоря уж о том, что это дети местных жителей просто помогали родителям в семейных предприятиях, а вот дети людей-колонистов работали с утра до ночи в шахтах дымных кристаллов и других неприятных местах, куда никогда бы не отправили эльфёнка, кентаврёнка и так далее.

Койот этого не сказал, мать всё знала, и тогда, и теперь. Все знали.

– И что, что выкинули? – красные пятна на её лице стали ярче. – А сколько лет мы вас растили и кормили? И что за это? А еще говорите, что дед на вас повлиял с его земными историями, как же!

Она отвернулась.

Впрочем, родители оставили их с Надеждой не совсем уж в беспомощном возрасте, когда ничего, помимо шахт, им не светило бы. Когда дед умер, они были уже подростками, а до того времени мать с отцом и не заикались о том, чтобы отправить детей на вольные хлеба.

Койот стал очень хорошим объездчиком. Но сколько всего для этого ему пришлось вытерпеть от эльфов и кентавров, сколько сражаться за хорошие уговоры с гоблинами и другими людьми – страх сказать. А Надежда поначалу еще лучше устроилась, кружева плела, только потом.

– Словом, продам я это ранчо вместе с импами, единорогами и домом. Глядишь, тогда и проживем с отцом до старости, а иначе-то всё, голодать, холодовать…

– Вы что, опять подсели на кристальный дым? – осенило Койота.

– И нет на этом месте никаких проклятий, – словно не слыша его, продолжала мать, – понятия не имею, о чём эти эльфские трепачи говорили.

– Ма-ам?

– Потому как от вас с Надеждой помощи нет. Раз в год заглянете к старикам-родителям, да и всё тут! Ты вообще с позатой зимы носа не кажешь, бессовестный! А еще сын!

– Так ты ж мне сама кричала, чтоб я на порог не появлялся! И чугунок в башку мне запустила! Во какой шрам остался!

– Так это когда было? – удивилась мать. – Мог бы уже успокоиться и приехать!

Койот только рукой махнул. И еще отчего-то оробел и не смог сказать матери, что стряпчий кобольд указал это ранчо его, Койотовым, наследством. Несколько раз он открывал рот и почти начинал говорить, но слова отчего-то путались на языке, а над виском зудел шрам от чугунка.

– Вот и выходит, – заключила мать, – что ты бессовестный, а Надежда и была-то нищая со своими детьми, а теперь вообще умерла, выходит, некому нас досмотреть, приходится самим выкру…

– Надежда – что?!

Мать махнула рукой, отвернулась.

– Кашель её убил, тебе Мамык не сказал? Да она еще в том году кашляла, отец ей говорил: уходи с той плантации, так она ж в жизни не слушала никого, сама всё знала лучше всех, говорила, мандрагоровый отвар помогает. Ну да, видать, плохо помогает.