Сад зеркал

Нет-нет-нет, если бы я не стал Вышним, семья до сих пор ютилась бы по склепам и жила впроголодь. Не появились бы люди и орки, которые не боятся вампиров, не было бы надежды на новый жизненный уклад. Я всё время что-то затеваю, потому что боюсь остановиться и хорошенько задуматься.

– Вышний, Вышний, а погонщики уже рассказали? Они две лодки перевезли, пока тебя не было, а следом, говорят, еще три лодки придут!

Рассказали, конечно, разве погонщиков заткнешь?

Под мои пальцы подсовывается холодный нос, дыхание щекочет перепонки. Треплю Волка по щеке. Да, и Волка бы тоже здесь не было, и других волков, охраняющих наши владения, и Трех Медведей, таскающих лодки торговцев. Большая часть торговцев – подорожные, они приходят по суше в одиночку или небольшими группами, кто едет на тележке, запряженной осликом, а кто – на ослике или лошади верхом, некоторые вовсе ходят пешими и носят свой товар в больших мешках за спиной. Но самые богатые торговцы, конечно, не приходят, а приплывают. Ниже по реке начинаются непроходимые пороги, так мы научили Трех Медведей возить по суше лодки, и торговцы за это хорошо платят – каждый хочет поскорей доставить свои товары к морю-озеру.

– Вышний, орки снова просят поле засеять.

– Нет.

– Очень просят.

– Нет. Могут взять под огороды еще земли… по полосе каждому.

Позволь засеять поле – потом мельницу затребуют, потом свою торговлю наладят, глазом не моргнешь – целое хозяйство развернется, тогда людей и орков тут будет жить больше, чем нас, а через полвека – еще больше, а там молодые забудут, чьей милостью обрели дом, решат, что не очень-то им нужны вампиры, что сами они справятся с дорогами, зверями и причалами. Нет уж. Обойдутся без своего зерна.

Мы не бедствуем, нам хватает и на зимний корм для коз, и на еду для орков, и на содержание дороги, и на всякие нужды деревни.

Всё хорошо, в общем. Всё, кроме зудящего чувства неустроенности, неугомонённости, которое бессонным ежом вертится у меня в груди и не даёт жить спокойно, как живут теперь все обычные вампиры семьи.

У моего дома топчется человек. Смутно знакомый, мне кажется, я уже видел и эту мясистую сутулую спину под беленой рубашкой, и синие штаны, которые выглядят так, словно их хозяин спал в стогу, и умное живое лицо, словно приставленное от другого человека. Ему лет сорок, верно – в этом возрасте люди не так легко пускаются в дорогу.

К дому я подхожу почти на рассвете, так что не вываливаюсь на человека из темноты, и он не отскакивает с потешными воплями, как это обычно делают люди, а спокойно склоняет голову в вежливом поклоне:

– Вышний.

Я смотрю на него с любопытством: в поклоне нет ничего заискивающего, как обычно бывает у людей и орков, не привыкших к вампирам вообще, а ко мне – в особенности. Привыкшие заискивают тоже, но уже без страха, по привычке. А этот ведет себя так, словно для него естественно быть рядом с кем-то… важным.

– Меня называют Ухо-горло-носорез, – говорит он и улыбается, словно сам придумал это прозвище как глупую шутку. Оно так же не вяжется с его умным лицом, как поношенная одежда.

А я теперь вспоминаю: весной он проезжал мимо с обозом, ехал к какой-то городской шишке, а мне указывали на него и называли его дурацкое прозвище, полученное из-за того, что этот лечитель «так режет душу, что лучше бы тело кромсал».

– Я лечитель расстройств души и памяти, – добавляет он. – Мне сказали, Вышнему могут пригодиться мои умения.

Волк смотрит на меня, а я смотрю на Волка. Когда он был щенком, я не видел в его глазах ничего, кроме ледяной тоски, но потом научился разбирать всякие тонкости. Сейчас он смотрит с надеждой и сомнением – зеркало моего собственного состояния.

Да, я хочу вспомнить всё, что знал до вампирской жизни. С нынешними, ограниченными знаниями о мире вокруг я часто действую ощупью, и мне надоело бояться последствий, о которых я не подумал, потому что о чем-то там забыл.

– Долго объяснять, – говорю я лечителю. – Пойдем в жральню.

Что поделать, придется возвращаться домой днем, когда свет впивается в глаза десятками иголок. Но в спальном доме при жральне вампиры не остаются, ни к чему это. А Вышнему подобное и вовсе не к лицу.

И в свои дома мы людей не приглашаем никогда. Примета плохая: не отвяжешься потом.

* * *

С того дня Носыч, как я прозвал лечителя для краткости, таскается за мной еще одним хвостом… на самом деле нет, но мне кажется, что он преследует меня повсюду. Волка он совсем не боится, слушать не касающиеся его разговоры – тоже не опасается, и я думаю, что лечитель просто напрашивается, чтоб его прикопали где-нибудь в чаще, где ходят только родичи Трех Медведей.

– Поведение Вышнего наводит на мысль, что он ощущает некую вину перед орками, – говорит Носыч.

Мы идем от поселения к деревне, полная луна светит так ярко, что ее свет даже неприятен глазам. Волк трусит впереди.

Только что орки подстерегли меня и снова упрашивали позволить им сеять зерно.