Садок судей II

Сосновые шишки, выбеленные на пустынном песке соленой водой и солнцем, принимают голубой цвет.

В каждой шишке, в разгибах ее согнутых чешуек кристаллизованная буря. Упорный ветер — кристаллы северного настроения. Они были собраны в шапку и принесены домой, — вместе с раковинами улиток, сомнительно пахнувшими тиной, и хорошенькими сухими шариками, которые дома выброшены встретившими, за свое явно заячье происхождение, и за которые принесший был осмеян. Как — осмеян! Отбиваясь, он пробился сквозь кусты, оставив на сучьях клочья тонких волос и бросился, как молодой жираф, нелепыми шагами осмеянного. Почему? Ведь заячьи шарики были сухие и очень хорошенькие. В округленных ямках песку лежали, как в гнездышках.

«Выплывали в море упоенное…»

Выплывали в море упоенное
смелогрудые корабли.
Выплывали вскормленные
нежной прихотью весны.
Эх! Лентяй, лентяй Ерема,
пролежал себе бока,
ветер свежий, скучно дома.
Небо — нежная сквозина.

Ты, качай, качайся лодочка,

у песчаной полосы,
за тобой змейки веселые;
отраженья зацвели.
Загорели восторгом, золотом,
звонко-красной полосой,
за меня резвися, лодочка,
шалопаю велят домой.

Розовый вечер

Вот в розовом раю чисто выкупавшегося моря заблестели и поплыли необъяснимые зеленые полосы. И стало жаль ясности и того, чего нельзя было выразить, а объяснены! не было. Поплыли полосы зеленого молодого блеска, и ответа не было. И все в глазах невозвратимо и невыносимо стоял рай света и воды.

Июнь — вечер

Как высоко крестили дальние полосы, вершины —
    Вы царственные.
Расскажи, о чем ты так измаялся
    вечер, вечер ясный!
Улетели вверх черные вершины —
    Измолились высоты в мечтах,
Изошли небеса, небеса…
    О чем ты, ты, изомлел — измаялся
Вечер — вечер ясный?

Пролегала дорога в стороне,

Не было в ней пути,
    Нет!
А была она за то очень красива!
    Да, именно за то.
Приласкалась к земле эта дорога.
Так прильнула, что душу взяла.
    Полюбили мы эту дорогу,
    На ней поросла трава.
Доля, доля, доляночка!
Доля ты тихая, тихая моя.
Что мне в тебе, что тебе во мне?
    А ты меня замучила!

Вечер

Эта боль, когда сердце любовью разрывается в пространство — к дереву, вечеру, небу и кусту. И любит потому, что не любить, что не любить оно не может.

«Море плавно и блеско…»

  Море плавно и блеско
  Летают ласточки.
Становится нежно-розовым.
  Мокнет чалочка,
Плывет рыбалочка
  Летогон, летогон,
    Скалочка!

Что еще за скалочка? Это просто так, я выдумал. Это очень мило, Скалочка! — Скалочка! Это должно быть что-то среднее между ласточкой и лодочкой!..

«Дождики, дождики…»

    Дождики, дождики,
  Прошумят, прошумят.
Дождики — дождики, ветер — ветер
  Заговорят, заговорят, заговорят —
    Журчат.

«Я знаю, ты веришь в меня…»

Я знаю, ты веришь в меня. Ты веришь, что если я сижу нелепо целый день в лесу, уткнувшись глазами в кочку, и будто ничего не делаю, то это неспроста, недаром. Что если я говорю о неудачах, то это перед самыми искренними усилиями.

Ты веришь в меня, ты веришь так, что умеешь ждать за меня. Веришь, когда я сам в себя не верю, и — когда верю в себя, как в Бога! Никогда ты не сердишься на меня за это! А люди вообще за это сердятся.

Ты веришь, дай тебе Бог ветер родной и родную землю. На родной нам земле ходят островерхие мохнатые вершины. На родной нам — лесные дали без конца раскрьшаются, вершины острые в небо смельчаками умчались, — ходят по ветру над теплым картофельным полем.

На родной нам земле — иные зори и иной ветер.

Вдвоем

— Надо быть чистой искренней душой, чтобы стать рыцарем.

— Что же ты делаешь, чтобы исправиться?

— Я по утрам выхожу к молодой сосне и меряю свое нынешнее ощущение чистоты с ее высотой, — но это почти жестоко…

И ты это мне рассказал! Теперь я вижу, какой ты…

* * *

Ты веришь в меня?

— Я верю в тебя. —

А если они все будут против меня?

Ну да, какой же ты, я верю в тебя.

Если все мои поступки будут позорно против меня?

Я же верю в тебя!