Сады Луны

– Крупп всегда считал вас не более чем простыми воплощениями его самого. Вы – всего лишь несколько голодных. Что вы просите у вашего господина, обращаясь к нему в нужде? Чтобы он обернулся взглянуть на вас. Собственная жизнь слишком дорога, чтобы обманывать того, у кого есть власть, и Крупп уверяет вас, исходя из долгого опыта, что всякий обман зарождается в голове, пока добродетели погибают от голода.

Нищий взял кусочек хлебца и улыбнулся.

– В таком случае, может быть, мы – твои добродетели.

Крупп помолчал, разглядывал кусок сыра, который он держал в руке.

– Полагаю, что Крупп не задумывался до сих пор на эту тему, молчаливо наблюдая процесс изготовления этого сыра. Однако предмет разговора рискует затеряться в лабиринте подобных метафор. Когда речь заходит о сыре, нищим не предоставляют выбора. Однажды вы уже вернулись, и Крупп знает, почему, он уже объяснил это с поразительной невозмутимостью.

– Монета вращается, Крупп, все еще вращается, – улыбка сошла с лица говорившего.

Крупп вздохнул. Он передал ломоть козьего сыра человеку, что сидел справа от него,

– Крупп слышит вращение монеты, – произнес он устало. – Он ничего не может сделать, но он слышит это. Бесконечный звон раздается в мозгу. И все, что Крупп видит, все, что он подозревает, это то, что он всего лишь Крупп, человек, вызывающий богов поиграть в их собственную игру.

– А может быть, мы – твои сомнения, – произнес нищий, – те, с которыми ты раньше не боялся встретиться лицом к лицу, как это произошло сейчас. Даже если они побуждали тебя вернуться назад, даже если они призывали бороться за жизнь Даруджистана, за жизнь твоих друзей, за жизнь молодости, к чьим ногам должна упасть монета.

– Она упадет сегодня ночью, – сказал Крупп. Шестеро нищих кивнули при этих словах, хотя их занимали, главным образом, хлеб и сыр. – Должен ли Крупп принять вызов? В конце концов, что такое боги, как не подходящие жертвы?

Он улыбнулся, вскинув руки с дрожащими пальцами.

– Для Круппа, ловкость рук которого равняется лишь изворотливости его разума. Жертвы собственной самоуверенности, ослепленные собственным высокомерием, заявляет Крупп. Разве не чудо, что они до сих пор живы?

Говоривший кивнул и произнес с набитым сыром ртом:

– Может, мы твои таланты, в таком случае? Попусту растраченные?

– Возможно, – произнес Крупп, и глаза его сузились. – Ведь только один из вас умеет говорить.

Нищий проглотил сыр и засмеялся, свет свечи отразился в его глазах.

– Возможно, остальным еще следует найти свой голос, Крупп. Они ждут лишь команды хозяина.

– Ох, – Крупп вздохнул, словно собираясь встать, – однако, Крупп полон сюрпризов. Нищий взглянул на него.

– Ты что, возвращаешься в Даруджистан?

– Разумеется, – отозвался Крупп, поднимаясь на ноги с душераздирающим стоном. – Он ведь просто вышел подышать свежим вечерним воздухом, который гораздо чище за городскими стенами, разве нет? Круппу необходим моцион для развития его и без того удивительных талантов. Прогулка перед сном. Этой ночью, – сказал он, засовывая большие пальцы рук за ремень, – монета упадет. Крупп должен занять свое место в центре событий. Он возвращается в свою постель, ночь еще юна.

Он обвел нищих взглядом. Казалось, что все они прибавили в весе, на посвежевших лицах появился здоровый румянец. Крупп удовлетворенно вздохнул.

– Был счастлив встретиться с вами, господа, – произнес Крупп. – Однако, в следующий раз давайте не будем выбирать гостиниц на вершине холма. Ладно?

Говоривший улыбнулся.

– Так ведь таланты так просто не даются, Крупп, равным образом и добродетели и сомнения, а голод едва ли побуждает к подъему на холмы.

Глаза Круппа сузились, когда он взглянул на нищего.

– Крупп слишком мудр, – пробормотал он.

Он покинул общество и мягко прикрыл за собой скрипучую дверь. Вернувшись на дорожку, он дошел до перекрестка и остановился перед висевшей на суку фигурой, завернутой в простую ткань.

– Я знаю, кто ты, – сообщил он радостно. – Последнее воплощение Круппа, завершающее сонм глядящих на Круппа лиц, лиц, принадлежащих самому Круппу. Так мог бы ты заявить. Ты смирение, это всем известно. Но, запомни, смирению нет места в жизни Круппа. Ты останешься здесь.

С этими словами он повернулся к большому городу, освещающему небо синими и зелеными огнями.

– Ах, этот дивный, переливающийся ярким огнем самоцвет – Даруджистан, дом Круппа. Это так, – добавил он, трогаясь в путь, – и так и должно быть.

Город начинался от расползающихся в разные стороны верфей на берегу озера, поднимался по ступеням районов Гадроби и Дару вверх через культовые постройки и высокие здания, доходил до вершины холма Величественности, где собирался городской Совет; Даруджистан топорщился острыми коньками крыш и конусами башен, показывал совершенно плоские крыши, колокольни и помосты, причем все они были так пышно декорированы, что полностью лишали улицы города, за исключением самых главных, солнечного света.