— Правильно, — говорил Гриша, наливая шестую. — Электронные эти белые мухи, судороги сигналов — это не просто остывание кинескопа. Это, Коля, — рука его тянулась к следующей дозе, но Коля не разрешал, он как-то смешно накладывал на рюмку сверху свою ладонь и с видом неподкупного и сурового пограничника застывал на месте; механик сквозь дикий сумбур опьянения и бессвязного коловращения отравленного ума нити повествования, однако, не терял и заканчивал свой рассказ про то самое открытие:
— Нет, Коля, экран телескопа — это просто техническая панель, но, когда аппарат выключают, на экран попадают отблески из того света, да, да, Коля, это хоть плохо видно и много-много всяких чинимых помех… Это, Коля, оттуда, и кто умеет читать эти знаки, различать контуры, тот может даже свою судьбу будущую угадать, про умерших родственников узнать и спросить… У тебя много покойных родственников?
— Да вроде нет…
— Да? А то б голоса их мог различать, что-то можно спросить, как и что.
Механик опять тяжелой рукой повел в сторону бутылки (далеко в сторону), но Коля, заворачивая разговор, строго говорил:
— Ну все, Гриша. Не обижайся, а тебе уже хватит.
Так-то они изредка встречались, дружили, тараканов ему Коля пару раз выводил, но Гриша был пьющий, а потому для Коли неинтересный, слишком остроумный, шебутной и предприимчивый а Коля таких не любил.
Глава XII
…Не все белые люди способны выносить рабство, — сказал дядя, — а, по-видимому, ни один человек не может вынести свободы…
— Что это? — спросил Уд, увидев Юджина с толстой папкой под мышкой. Он сейчас не был расположен говорить со спичрайтером и вообще умничать. Юджин, не ответив боссу, стал раскладывать на столе какие-то листки, книги с закладками, вырезки из газет.
— Я спрашиваю, что это? — повторил Уд.
— Это о чем мы говорили, шеф. Наброски речей и выступлений. Предстоит ответственная поездка в Волгоград. Там очень сложный электорат.
— Хорошо, оставь.
— Имейте в виду, шеф, что важно усвоить, какие листки предназначены для рабочей аудитории, какие для студенческой, какие перед деловыми кругами… или, там, демократически настроенной аудиторией.
Уд небрежно, наугад открыл одну страничку и прочитал: «Наработать в национальном генотипе необходимую массу генов свободы — вот историческая задача нашей либеральной…», захлопнул и сказал:
— Все, Юджин, иди. Ты меня утомил.
В это утро Уд ездил по своей воле в департамент налоговой полиции утрясти кое-какие дела. Когда вышел мимо милиционера из массивных дубовых дверей строгого учреждения, то свернул направо, там за углом его должен был ждать лимузин.
В первый момент он не понял, что толпа собралась возле его машины. Люди орали громко, как Уд не любил, — с визгом, с дёром горла.
— Наел харю…
— Смотреть ненавижу…
— Они думают, что если, блин…
— Да замолчит эта шавка…
— Убери свою пушку…
— Я такого адвоката тебе покажу…
— Обнаглели, падло.
Разумеется, все это выкрикивалось одновременно, «залезая» друг на дружку. Стоял бестолковый российский ор, чреватый мордобоем.
Кто-то из толпы увидел Уда, узнал его. Толпа обратилась к нему лицами и тотчас признала в нем своего единомышленника, своего защитника, хотя и понимала, что этот лимузин и охранники — его. Уд поднял руку, поздоровался, показал пальцем на парня в берете и сказал, чтобы он объяснил ситуацию. Польщенный избранник начал путано говорить, но из его слов все-таки Уд понял: водитель и охранники начали мыть эту громадную машину прямо под окнами их дома, где играют дети, где и так грязь и т. п. Толпа слегка отступила, показывая Уду опрокинутое ведерко, разбросанные щетки… За стеклом салона надрывалась Бобо.
— А что, товарищи правильно говорят, — сказал Уд, обращаясь к толпе и к своим телохранителям. — Мы уедем, а им здесь жить… Нехорошо…
— Вот и я им тоже говорила, — поддакнула женщина. Она сказала это заискивающим перед Удом тоном, а повернувшись к охраннику, перешла на злобное бормотанье: — Они думают, что если капитализм, так и под окнами гадить можно!..
— А знаете, что сказал вот этот?! — какой-то мужик показывал на водителя, — Обращайся, говорит, к моему адвокату. Представляете, до чего обнаглели?!
Уд понял, что это надолго, опять подозвал к себе того парня в берете и положил ему руку на плечо:
— Друг, будешь за старшего. — Уд полез во внутренний карман плаща и вынул пачку ассигнаций. — Раздашь всем поровну в порядке компенсации за ущерб, понял? И еще. У меня к тебе личная просьба. Уважь, прошу тебя. — Он из другого кармана вынул несколько десятидолларовых бумажек. — Съезди в питомник. Посади здесь дерево. От меня. Ель. Серебристую.
Толпа расступилась. Уд сел в лимузин.
— Трогай быстрей, мудак, — сказал он водителю.