— Я путешествую с ружьем наперевес и с никогда не дремлющей охраной; я особенно не миндальничаю с этими негодяями! То, что мне нужно, воду и скот для убоя, я беру, не спрашивая, конечно, их разрешения; если же они начинают кидать в нас камнями или принимать какие-нибудь агрессивные меры, то я просто несколько раз стреляю в них из своего ружья — вот и все. Я и раньше знал, что это за злобная банда, и для внушения большего уважения к себе взял с собой этих негров, дал каждому из них в руку по флагу и надел на голову по красному платку. Свое дело они прекрасно знают, потому что и раньше работали по части грабежей, составляя серьезную конкуренцию разбойнику Менелику, грабя его подчиненных. Когда они идут на львов, то берут с собой только копье. Но скажите мне серьезно: неужели это все ваши провожатые? Да? В таком случае, очевидно, бог охранял вас! И скажите мне, пожалуйста, на какого дьявола вы возите за собой эту старую черную сову?
— Что? Негритянку? Простите. Одну минутку, — сказал я и, повернувшись, подошел к факиру, который, не обращая никакого внимания на караван, присел на груду камней у дороги и меланхолично перебирал свои четки.
— Благодарю тебя, что ты, не посоветовавшись со мной, не решился дать англичанину окончательный ответ. Когда я в первый раз увидел тебя в Могадиу, то сразу понял, что ты из тех, которые остаются верными товарищами до конца, — похвалил он меня. — Ты совершенно спокойно можешь сказать ему, что я мужчина, который принужден выдавать себя за женщину. Кто же я на самом деле и чем был раньше, — об этом ему незачем знать!
Таким образом отпало последнее препятствие к нашему совместному путешествию с англичанином. Его английская разговорчивость, которую я обыкновенно проклинаю, теперь, после нашего ужасного путешествия, была мне даже приятна, в особенности, когда разговор коснулся зверей, которых он любил со страстью охотника. Это была общая тема для нас: мы проводили долгие часы в разговорах и рассказах о разнообразных представителях мира животных. Иногда в долгие ночи, когда мы принуждены были бодрствовать, чтобы дикари не напали на нас врасплох, я с удовольствием слушал его рассказы об охоте на диких зверей и только тут открыл, что я очень мало знаю о них. Он мог без конца показывать мне фауну Африки: пасущихся зебр, дерущихся буйволов, слонов и львов, готовящихся к прыжку, и я никак не мог понять, каким образом он умудряется делать такие снимки. Он рассказывал мне подробности этой охоты, полной риска и роковых случайностей, рассказывал, как надо беречь уже сделанный снимок и как волнуешься, пока он еще не сделан. Благодаря этому знакомству, во мне тоже вспыхнуло желание заняться этим новым делом. Мне хотелось иметь такие же прекрасные снимки, какие были у англичанина, в особенности, когда он однажды ночью с жаром рассказывал мне о каждой отдельной породе слонов, об их привычках, обычаях и кровавых драмах, которые часто разыгрываются во время охоты. Я невольно вспомнил слова великого Гете:
Мое желание стало окончательным решением, когда я увидал роскошную книжку с картинками Шиллинга, под названием: «С аппаратом и ружьем». Она так сильно подействовала на меня, что всю ночь я не мог заснуть, и, несмотря на утомительный денной переход и на особенно продолжительную перестрелку с туземцами, я всю ночь пролежал на своей койке с книжкой в руках и сжег почти весь запас керосина, имевшийся у нас. Предо мной проносились роскошные степи Восточной Африки с ее красочным животным миром. Шиллинг писал о том, как он опасается, что так называемая машина цивилизации погубит всю эту роскошь. Этот рай зверей должен пасть! И я решил помочь ему запечатлеть этих зверей на фотографиях для юношества и для подрастающего поколения, тем более, что любящий сенсацию читатель «Часов досуга» также заинтересуется моими охотничьими похождениями. Пусть кто-нибудь другой дает им описания путешествий и новых мест, я же хочу остаться здесь, в мире животных, и заняться более серьезным делом, чем описание своих «кругосветных путешествий». У меня в голове крепко засела эта мысль.