Сага о йорге (СИ)

   - У нас в Вольгрике, до набега, было три десятка дворов, - рассказывала Марга. - И еще три выселка, где-то по десятку. Отец мой, старый Уилфред, добренький был, говорил, что нужно с крестьянами-юргенами обходиться справедливо. Запустил хозяйство. Ни разу никого не наказал, разве что так, закуют какого-нибудь воришку в колоду, и подержат денек-другой - и выпустят. А им что - им бы по лесам шастать, нашу дичь выбивая, и праздники языческие устраивать. Так и получилось - пришли келги... ну, - Марга запнулась, не зная, как правильно сказать, чтобы не навлечь гнев островитян, - ваши... воины. А у нас бург недостроен: ров даже не начинали копать, ни стрел, ни припасов, ни слуг военному делу обученных... Железо стоит дорого. А все потому что крестьяне ленивые, не хотели работать и не платили оброк. Я - что, я девчонка была малолетняя... Была б моя воля - посадила бы на кол десяток самых строптивых юргенов, другие быстро бы научились, как знатных людей уважать. Вот вы, фру Вигдис, все правильно делаете: рабов нужно держать в узде. А то обленятся и перестанут работать. Вон эта, белобрысая - который день отлеживается, видите ли беременная она, мутит ее. А кто в свинарнике убирать будет? Там грязи по колено. Нужно ее наказать, а то обленится совсем. У нее на лице написано - тупая свинья, только жрать и спать...

   Вигдис иной раз внимательно поглядывала на бывшую баронессу, но ничего не говорила, никак не реагируя на змеиные подходы южанки. Обитатели гарда, не особенно разбираясь в титулах и привилегиях саарских дворян, называли бывшую иерену из Волчьего ручья "баронессой", или даже "принцессой".

   Несколько раз еще Марга подстерегала Брету, отрывая даже время от своего сна - она работала по ночам, следя за коптильней, а днем Вигдис разрешала ей немного поспать. Вместо сна Черная выслеживала Брету.

   - Тварь! Уродка недоношенная! - словно собака лаяла Марга. - Тебе не жить!

   Брета молчала, терпела, ни словом не противореча неожиданно появившейся противнице. Она стала бояться Черную, как боятся злобной собаки, скрытно покрывающейся и норовящей исподтишка укусить. Только где-нибудь увидев черноволосую, старалась обойти, переждать, или вообще уйти в другую сторону. Но частенько избежать встречи не получалось. В один из дней, утром, Марга явилась в свинарник, быстро подошла, и, ни слова не говоря, выплеснула Брете в лицо котелок кипятка, удовлетворенно улыбаясь...

   Брета закричала - как кричит иной раз пойманный хищником заяц, прощаясь с жизнью.

   Обожженную и почти ослепшую её отвели к Вигдис.

   Коровья королева вспылила. По лицу ее почти ничего не было заметно. Но на щеках дрогнули желваки. И глаза сузились в недобрые щелочки. Из темного лица словно выглянула та самая свирепая медведица.

   Привели Маргу.

   - Она сама на себя опрокинула бадью с кипятком, - кричала Марга, вырываясь из рук Самы и Керлин. - Эта свинья ошпаренная меня оговаривает! Я ничего не делала!

   Старая ведунья-великанша брезгливо и презрительно наблюдала за изворотами южанки.

   - Она - свободная хьярнка, такая же, как и я, - жестко выговорила Вигдис. - Ты - рабыня с тармом. Ты будешь наказана.

   В котле нагрели лодочной смолы. И, заломив визжащую и отчаянно сопротивляющуюся Маргу, залепив ей глаза глиной, окунули лицом в горячее варево. Раздался страшный вопль.

   - Свинья, говоришь, ошпаренная? - жестоко произнесла Вигдис, подойдя к извивающейся Марге. - Есть люди похуже и грязнее свиней. Теперь твое лицо будет таким же черным и уродливым, как и твоя душа. С завтрашнего дня ты вместо Белой будешь прибирать в хлеву. Ей я найду другое занятие. Все дерьмо и грязь в твоем распоряжении. Будешь отлынивать от работы - накажу сильнее. Вздумаешь убежать - прикажу приковать к ноге камень.

   У Бреты лицо, шея, грудь, кисти рук оказались сильно обожженными и покрылись волдырями. Пострадали веки и глаза. Вигдис нанесла пострадавшей на раны особую мазь, которую готовила из сухих водорослей, дубовой коры, барсучьего жира, коровьей мочи и жженой собачьей шерсти.

   Сначала обожжённые места болели и полыхали огнем настолько сильно, что Брете хотелось разорвать саму себя. Мазь Вигдис, настоянная на моче, выжигала кожу до самого мозга... Но через некоторое время Брета почувствовала, как в ней опять забурлила кровь; похоже, так же, как и по дороге в гард, когда ее искусали скапы. Боль стала затихать и прятаться. От мази тянуло особой, изощренной вонью. Тряпка, которой Вигдис завязала ей глаза, давила темнотой; за закрытыми веками бегали черные и красные пятна.

   Полыхнуло остро жалостью к себе. Защемило, ущипнуло соленым по свежей ране, поплыло; словно начал плавиться лед, собравшись талой водой - захотелось плакать. "Вот такая я, несчастливая, одна во всем белом свете, теперь останусь навсегда слепой, с изуродованным лицом..."

   Вечером Вигдис подошла к Брете, сняла повязки, чтобы еще раз обработать раны. Брета разлепила веки.

   - Я вижу... Я вижу людей!