Сага о йорге (СИ)

   - Видишь, видишь, - пробурчала Вигдис, нависая внушительной тенью, намазывая Брете щеки, нос и лоб новой порцией вонючего варева. - Хотя ничего ты пока не видишь: ни людей, ни себя саму, потому что ты бестолковая и глупая. Почему сразу не сказала, что Черная тебе проходу не дает?

   Брета промолчала. А потом ее вдруг прорвало: слова срывались с обожженных губ сами по себе, рождаясь где-то внутри, из потрясения, боли и темноты.

   - В академии менталистики был такой тест. Тебе давали особую ментальную программу. Когда она начинала действовать, у тебя внутри концентрировалось все то, что принято считать самым темным и нехорошим. Понятно, что у каждого человека есть внутри хорошее и плохое. Человек вообще, как и любая другая сущность существует за счет борьбы разных противоположных сил. Внутри каждого человека живут целая куча всяких демонов и ангелов. Чем сильнее каждая из враждующих сил, чем жарче между ними сражение - тем сильнее человек. Человек жив, пока между этими силами существует равновесие. Мир - это такая большая Игра, где борьба добра со злом - это как мотор, двигатель, дающий человеку силу. Так вот, чтобы померить, сколько в тебе того или другого, сколько в тебе силы и придумали такой тест.

   Вигдис удивлялась некоторым словам, которые произносила Брета. В хьярнском языке, вернее, в рыбоедском племенном наречии праязыка гудфолков таких слов как "программа", "тест", "менталистика", "академия" не существует. И в саарском - нет, и в языке ногура таких слов еще не придумали. То, что произносила Брета, было сказано на непонятном языке, которого Вигдис не знала. Но великанша понимала, о чем сейчас говорит Белая. "Программа" - это такое особое настроение, выплеск силы внутри тебя, после которого можно увидеть будущее. А "дать программу" - означает, наверное, что духи, которые сейчас говорят устами этой белобрысой хьярнской девчонки, могут предавать силу друг другу. Вигдис понимала, что Брета сейчас описывает какой-то обряд, испытание, которое прошел дух, находящийся в ней.

   - Когда программа начала работать, я почувствовала себя каким-то уродливым зверем, настоящим монстром, причем - женского рода. И понял, что я не люблю людей. Разве можно любить этих ничтожных, самовлюбленных, надутых слабаков? Нет в Игре более мерзких персонажей. Есть боги - они сильные и умные. Есть титаны - они сильные. Есть чудовища, как я... А люди... Лишь бледные тени богов. Глупые рабы предрассудков.

   Когда я родилась, я была как пустой сосуд, в который можно было налить что угодно. Но первый же человек, который меня увидел, сказал - вот чудовище! И я сразу стала зверем, почувствовав собственную рождающуюся силу. Они меня хотели убить сразу, как только я родилась, когда я была маленькой и слабой. Я ведь тогда еще не успела им сделать ничего плохого! Я вызывала в них страх - и они хотели убить свой страх; они ненавидели - и хотели убить свою ненависть. Они словно закрыли во мне вход, через который каждому родившемуся существу внутрь вливается свет. Ведь всякое живое, - даже такое чудовище, как я, стоит из света и темноты. Осталась только рана - широкая дверь для черной злобы. Потом была только темнота и жажда света...

   А потом я впервые убила. Моей внутренней темноте понравился вкус крови, и трепыхание жертвы, и незабываемое ощущение сытости и блаженства, когда ты принимаешь в себя чью-то жизнь! Свет - это моя добыча, и им можно насытиться, вонзая клыки в живое...

   - Кем ты была? - тревожно спросила Вигдис. - Какое твое имя?

   - Меня звали Ханваг. Я была ургой, зверем - оборотнем, ожившей тенью человеческих страхов и ненависти...

   Наверное, зловонная мазь Коровьей королевы действительно была чудодейственной. Иначе как объяснить, что через несколько дней на лице, на руках и в других местах на теле Бреты, куда попал кипяток не осталось и следа ожогов: ни шрамов, ни пятен - ничего. Чистая и гладкая кожа. Более того, когда сняли повязки, Вигдис и многие обитатели фермы вдруг заметили, что Брета стала... намного красивее, чем была раньше. Она словно засветился изнутри.

   По вечерам, когда животных загоняли на ночлег, а обитатели гарда собирались у очага, Брета, до этого почти всегда молчавшая, вдруг начинала рассказывать удивительные вещи.

   - Мне вот так подходит и днем, и ночью, и я как будто вспоминаю. Вижу так, будто это было со мной. Там такое все... другое. Все чистое, светлое... Там люди как боги.

   Да, у нее внутри словно сейчас кто-то был; сидел кто-то, и подсказывал слова. Казалось, что она - чаша, сосуд, в котором все прибывает и прибывает воды, переливаясь через края красивыми, но часто непонятными, чужими здесь на острове словами и образами.