Сага о йорге (СИ)

— Я не помню… Не могу вспомнить, неважно. Мне больше всего нравилось быть Тором, — рассказывала дальше Брета. — Я словно чувствовал весь мир: и людей, и животных, и птиц, и горы, и океаны. Вот так летишь над землей и видишь — кругом леса и поля, реки — как ленты, и горы. Моря синие. И чувствуешь, что это все — у тебя за спиной, это твое, родное, а ты — будто стоишь на границе между светом и темнотой, встречаешь грудью мерзких тварей, наползающих из тьмы… И нет в мире такой силы, которая заставит тебя отступить. Потому что смысл жизни — защищать Добро.

Над скалистым островом бушевала непогода. Темнота обступала и дышала холодными сквозняками в спины двум десятками свободных хьярнов, рабов и полукровок, женщинам и мужчинам, вечно голодным и грязным обитателям крошечного острова в мире номер… двадцать, или двадцать один, собравшихся возле костра в пещере. Стояли долгие зимние ночи.

8. Роженицы

Марга после наказания смолой затаилась и затихла. Многие в гарде ожидали, что вот сейчас бешенная саарка выкинет что-нибудь такое, что заставит всех вздрогнуть, станет мстить. Боялись? Конечно, боялись! Нет ничего более опасного загнанной в угол крысы или змеи. Лицо Марги в маске из тряпок, на котором из прорезей полыхали шальные от боли и ненависти глаза, весь ее облик напоминал ожившего мертвеца, мегера — одну из черных теней Лурку. Ждали, предчувствовали — добром это не кончится. Даже Вигдис, когда Черная приближалась, отчего-то делала непроизвольное движение рукой к поясу — там, где у великанши всегда был наготове ванкогг.

Но ничего не произошло. Месяц, другой — уже и весна. Неистовая южанка, видимо, сломалась: будто на костер плеснули холодной водой — зашипело, задымило — и все, остались только черные угли. Мир-остров каждый раз напоминал о себе, сжимая кольцо на шее, жестоко и безжалостно бил кулаком в лицо, загоняя в дерьмо — сидеть! Не вылезай! Стояла на страже великанша- медведица Вигдис, и ее подручные Сама и Керлин — только попробуй, рыпнись еще! Однако, наверное, главным, что успокаивало и не давало разбушеваться Черной баронессе была поздних сроков беременность.

Марга подобно брюхатой змее заползла в глубокую щель и свернулась клубком в грязи и темноте свиного загона. Она теперь даже не пыталась подойти к Брете; помнился жестокий урок от Вигдис и ее обещание наказать еще больнее. Не верить Коровьей королеве, или как-то сомневаться в ее словах мешали свежие рубцы, шрамы и клеймо на лице.

Раны у Марги на лице заживали долго, а когда зажили, оставили шрамы: смола намертво въелась в кожу, образовав на лице уродливую татуировку, словно навеки запечатлев на щеках и на лбу черные змеиные чешуйки. Ее, похожую теперь обличьем на какого-то диковинного, жуткого зверя, обитатели фермы-гарда за глаза все чаще стали называть Сварт Випра, — Черная змея, гадюка.

Жизнь продолжалась и не стояла на месте. Подошел срок: Марга родила в конце весны, когда еще и тепла не наступало, а над островом шумели бури. Быстро встала после родов — разрешилась ночью, а утром уже ходила. И не только ходила: будто коршун накидывалась на любого, кто посмел бы прикоснуться к ребенку — моё, не отдам! Женщины из гарда, попробовав приласкать младенца, и получив жесткий отпор, отмахивались руками — да ну тебя… Даже на фру Вигдис, которая принимала роды, и иногда в первое время подходила к малышу, чтобы посмотреть, как заживает пуповина, Марга смотрела так, будто собиралась накинуться и разорвать. Единственной, с кем Черная баронесса кое-как сошлась, иногда доверяя ребенка, стала рабыня-годиянка Зара, саарка, соотечественница Марги, так же подвизающаяся в свинарнике.

Мальчика назвала Олавом.

— Олав — наследник. Мой сын будет королем, — гордо заявила Марга.

Опять потянулись дни — в труде и заботах. Пока роженица — бывшая баронесса выгребала навоз и кормила поросят, будущий наследник престола остервенело кричал, требуя грудь, сухого сена под обкаканную попку, а так же чего-то еще, о чем было известно только ему. Черная так никому и не позволяла приблизиться к ребенку: брала его с собой в хлев, привязывала под перекладиной тряпку в виде гамака и помещала туда ребенка. Женщины в гарде понимающе вздыхали: сами так… Когда рожали первого, то тоже вот так вились над чадом, и мечтали о всяких несбыточных вещах: кто хотел, чтобы дитя выросло воином, кто — ярлом или вождем… Пусть растет здоровым, а там будет видно.

Брета гладила свой большой живот, и понимала, что скоро и её дитю подойдет срок появляться на свет. В последнее время её все чаще стали посещать диковинные видения, подобные тем, которые она видела во время зачатия, и потом — на тропе в гард, перед нападением скапов.