Сначала взвесили все серебро в утвари и в монетах. Потом стали взвешивать браслеты и другие украшения. Когда работа мастера казалась достойной, чтобы кольцо или браслет стали бы носить на Севере, вещь подносили Олафу, и тот называл ее вес в серебре и спрашивал, не готов ли кто дать больше за узор или за камень. Кое-кто из воинов, у кого в поясе было серебро, подходил и рассматривал. Потом, если вещь была стоящей, называл цену, и если охотников поспорить с ценой не находилось, то забирал вещь себе, докладывая на ее место серебро. Два раза торговались: из-за больших серег дутого серебра из страны франков и из-за тонкого узорного браслета миклагардской работы.
Затем вперед вышел Хромой Арн – один из советников Олафа – и назвал общий вес добытого у вендов серебра. Тут же вперед вышли вожди каждого корабля и назвали число своих людей. Арн прибавлял к каждому числу еще трех человек, ведь вождь на корабле заслуживал тройной доли, а кормщик двойной. Итог он чертил рунами на земле. В самом конце он прибавил еще две дюжины человек – по дюжине на ярла Эйрика и конунга Олафа.
Всего получилось семьдесят пять с половиной дюжин людей и шестьдесят с четвертью марок серебра. Арн подозвал к себе Гудбранда и Торира Уппландца – мужей, известных своим умением считать серебро. Вместе они сели на песок и начали что-то чертить ножами и тихо обсуждать.
Воины стояли вокруг и молчали, чтобы не помешать подсчетам. Вокруг горели костры, на которых варилась похлебка из вендских овец. Кетиль прошептал Хельги:
– Нелегко разделить шестьдесят марок на семьдесят пять дюжин, но это легче, чем разделить дюжину женщин на десять дюжин воинов. Настоящий дележ случится после…
В это время Арн начал громко говорить:
– Для простоты мы увеличили количество воинов до восьмидесяти дюжин и оставили на время в покое четверть марки серебра. И у нас получилось, что на дюжину воинов приходится по три четверти марки серебра или одна шестнадцатая марки на воина. Четыре с половиной дюжины воинов, которых мы добавили, вместе равняются трем маркам и трем четвертям. А с оставшейся четвертью – четырем маркам.
Все слушали Арна затаив дыхание, а кто-то пытался проверить его расчеты, перебирая бусины на шелковой нитке.
– Теперь у нас получилось четыре марки на семьдесят пять с половиной дюжин воинов, или меньше одной двадцатой марки на дюжину человек, – продолжал Арн. – Ежели бы наш поход на этом закончился, я бы предложил разделить и эти четыре марки, как бы мало на человека ни вышло. Но у нас есть еще рабы, которых мы продадим, и наш поход еще не закончен. Поэтому я спрашиваю вас: есть ли кто-то, кто хочет получить всю свою долю прямо сейчас?
Кетиль снова шепнул Хельги:
– Желающих не найдется. Во-первых, в походе наше число может уменьшиться, и тогда делить станет легче. Во-вторых, даже не очень хороший раб один стоит пару марок, и, значит, доля каждого увеличится еще в два или три раза, так что не стоит торговаться ради одной двенадцатой одной десятой марки. Ну и главное – у нас есть женщины, которых пока не делили. И это то, чего все ждут.
– А как будут делить женщин? – спросил Хельги.
– Кто даст самую большую цену, тот и получит, – ответил Кетиль. – А ты уже кого-нибудь приглядел себе? Могу одолжить серебра, но помни, что на корабле ее можно будет держать только до той поры, пока мы не встретим каких-нибудь торговцев. Потом все равно придется продать, и, готов побиться об заклад, дадут они тебе меньше, чем та цена, которую сейчас, торгуясь, назначат охочие до женщин воины.
На это Хельги ответил:
– Нет, из женщин мне нужна только Ингрид. А сам ты будешь торговаться? Я там видел нескольких, которых можно назвать чистыми.
– Я тоже не буду. Я не привык платить за женщин.
Поэтому они сели у костра и стали хлебать похлебку, которую Харальд Заяц сварил из вендской овцы.
Торг начался рядом с палаткой, которую поставили для вождей. Сначала, как сказал Торкиль, выбирали самых некрасивых женщин, чтобы самые нетерпеливые воины дали за них хорошую цену. Потом дошла очередь до более молодых и пригожих. Аслак Финн яростно торговался из-за нескольких из них и вскоре смог увести с собой в дюны какую-то девушку с разбитым лицом. Рагнар сказал, что Аслаку придется сходить в три похода, таких, как этот, чтобы вернуть себе то серебро, которое он за нее отдал.
Торг уже подходил к концу, когда к палатке вождей подвели женщину с лицом, закутанным в платок. Хромой Арн развернул ткань, как ни сопротивлялась женщина, и Хельги поперхнулся куском бараньего жира. Перед вождями стояла девушка из крепости. На ней не было ни золоченого пояса, ни браслетов, но все же видно было, что она из благородной семьи. Все воины уставились на нее, а Олаф и ярл Эйрик переглянулись.
Арн сказал:
– Все видят, что эта женщина молода и пригожа. – Он сжал ей щеки, чтобы она приоткрыла рот. – И у нее есть еще все зубы. Кто даст за нее пять марок серебра?
Девушка оттолкнула его руку и сказала по-датски:
– Я Эдла, дочь верховного жреца Святовита[32]
, и сама выбираю себе мужчин! – и посмотрела прямо в глаза конунгу Олафу.