Я замолчала в ожидании ответных слов. Ортольд был обязан произнести фразу, смысл которой заключался в обещании стать достойным супругом. И он бы произнёс её, если бы не одно «но»… Вместе с ней ему бы пришлось поклясться в исполнении одного моего желания.
Конечно, эта традиция была старой и больше символичной. Она возникла в те далёкие времена, когда ещё не было Церкви. И, быть может, раньше женщина могла испросить для себя что-либо особенное, нынче же все просили подарить как можно больше сыновей. Иногда, правда, ещё бывало, что жена дополнительно к выкупу золото для своей семьи требовала или свободу для кого-либо из пленных родных. Но это совсем редкость.
… А я‑то вот и вовсе исключительную просьбу произнести хотела.
– Нет, Омико. Нет! – понял всё Ортольд.
– Ты знаешь. Если ты не произнесёшь этих слов, наш брак останется самообманом. Или… или ты раздумал брать меня в жёны?
Я не оставляла ему выбора. И, побледнев, он всё же прошептал.
– В знак готовности отныне и до конца дней своих заботиться о нуждах вверяющей себя мне женщины скрепляю наш союз нерушимой клятвой исполнить одно её любое желание.
– Останься в наш свадебный день живым, муж мой. Уходи отсюда! Беги.
Сказав так, я даже отстранилась от Ортольда. Его лицо резко омрачилось и стало напоминать маску смерти. Смерть вообще словно витала вокруг нас, так было мне холодно и страшно. Но тут в дверцу кареты настойчиво постучал Гульд, и время вновь начало свой торопливый бег.
– Милорд, скоро они нас окружат!
Тревожные слова заставила Ортольда ожить.
– Я найду и верну тебя. А нет, так буду искать встречи с тобой всю жизнь! – горячо пообещал мне любимый, прежде чем прижал к своей груди и жарко поцеловал меня на прощание.
Это был наш третий поцелуй, и в нём не было сласти – только соль наших слёз.
– Уходи, Ортольд. Уходи, любовь моя, – едва сдерживая рыдания попросила я его и, подняв с пола фату, спрятала под ней лицо. Мне не хотелось оставить в его памяти свою боль. Но он отобрал у меня расшитую золотой нитью ткань и заставил посмотреть на себя. И только тогда ушёл.
… О боги, наверное, мне и до конца моих дней не забыть то отчаяние, что сверкало в его глазах!
***
Пришла в себя Сабрина от того, что инквизитор с самым мрачным видом обмахивал её документом, ранее вытащенным им из папки. И так как ужаснувшая её ряса с него никуда не исчезла, то девушке показалось, что впору терять сознание вновь.
– О, нет-нет, – увидев как у неё закатываются глаза, недовольно пробормотал мужчина, а затем Сабрина ощутила, как в лицо ей сильным потоком брызнула ледяная вода. От этого она вздрогнула и ошарашенно заморгала ресницами.
– Всегда помогает, – насмешливо сказал кто-то ещё, и, проследив за укоризненным взглядом главы инквизиции Альтграда, девушка поняла, что кардинал не только остался жив, но и по его милости это она сейчас вымокла. Одной рукой Его преосвященство прижимал окровавленный платок ко лбу, а в другой держал полупустой кувшин.
Возмущаться вслух, само собой, Сабрина не посмела, но, пока ей помогали сесть в кресло, подумала она по поводу мстительности некоего служителя Церкви очень много. Лиф платья был теперь насквозь мокрый, и это оказалось более чем заметно. На ярко‑бирюзовой ткани образовалось некрасивое тёмное пятно, поглаживания ладонью по которому эффекта не возымели. Чёлка стала свисать сосульками. Шея от воды вообще зачесалась, и потому Сабрина решилась снять с платья требующий сушки многослойный воротник. Декольте от этого, конечно, стало видно больше, нежели это подходило её возрасту и месту, но зато непрерывно капать на подол прекратило.
– Хм, – демонстративно кашлянул в кулак глава инквизиции, когда, двумя пальцами, поднял с пола основательно промокший документ. Чернила на нём расплылись.
– Не переживайте, сын мой, я и так помню все нюансы дела.
Судя по взгляду некоего Эрта ван Донатана, никакого утешения ему эти слова не принесли. Он аккуратно перенёс бумагу на спинку стула, можно сказать повесил сушиться, и с несколько секунд созерцал, как с неё стекает капля за каплей вода. Ровно до тех пор, пока кардинал, благочестиво соединив ладони в знаке смирения, не осведомился с добродушным беспокойством.
– Вы ведь сами не намокли, я верно рассчитал?
– Нет, Ваше высокопреосвященство. Рассчитали вы верно.
Голос главного инквизитора Альтграда сквозил откровенным недовольством, но некий документ было уже не спасти. Записи на нём расплылись до удивительных узоров, поэтому мужчина отвёл от листа бумаги страдальческий взгляд и оценивающе посмотрел на Сабрину. В этот момент она как раз пыталась привести себя в порядок. В очередной раз и в очередной раз безрезультатно.
– Держите, мисс, – великодушно протянул он свой платок, и Сабрина подрагивающими пальцами приняла его. Отказаться от помощи инквизитора она не посмела. Душа в пятки ушла.
Затем девушка неловко промокнула лицо и декольте. Происходящее её смутило настолько, что она сильно покраснела. Кроме того, прежнее беспокойство вернулось. Сабрина всхлипнула от страха, и заметивший её тревогу кардинал с мягкой улыбкой на губах сказал.