Сага об Эм, или постпубертатный анаморфоз (СИ)

— Подожди! — Цири нагнала его, обвила руками и прошептала в спину: — Прости, я не хочу ссориться… Мне очень одиноко здесь и тоскливо. Я как будто застыла, не двигаюсь никуда, и меня это гнетет. Мне кажется, что они все против тебя, и я боюсь…

— Не бойся ничего. Цири, — Кагыр повернул ее лицом к себе и заглянул в глаза, — пока я жив, ты не одна. Запомни это. Что бы ни случилось, я с тобой, на твоей стороне.

— Да, — прошептала она смущенно и добавила громче: — Пойдем, научим это сборище действовать по существу.

— Узнаю мою Цири, — Кагыр широко улыбнулся и пропустил королеву Цинтры – свою жену! – вперед.

Он обязательно справится. Иначе и быть не может.

====== 6.9. ======

Обездвиженная, напуганная, сбитая с толку, Эм потеряла счет времени и, казалось, провела в овальном двигающемся гробу целую вечность. Этот путь по праву стал самым долгим и мучительным испытанием за всю ее жизнь. Страх замкнутого пространства появился у нее еще в злополучном обозе когда-то давно, несколько жизней назад. Поначалу девушка паниковала, выбивалась из сил в попытках разорвать состояние неестественного паралича, ограничение на вдох, пока не отключилась от изнеможения и ощущения удушения. Придя в себя, она принялась один за другим перечислять доводы рассудка, чтобы не сойти с ума; прислушивалась к тому, что происходит вокруг; прокручивала последние события, но никак не могла осознать и принять правила этого мира. Скаур бил ее, спровоцировал, но отверженной признали ее; Повед ел других; Дидо и другие маги колдовали чем-то, что Эм не могла поглотить и использовать, нельзя было убивать, зато можно было скармливать виноватых — все было настолько выкручено и перевернуто, что не поддавалось никакой логике. Девушку больше всего заботила не ее дальнейшая судьба в качестве «отверженной», а то, где Дидо, как его найти, как попасть домой. Почему-то не верилось, что ее казнят, тем более за пинок тому, кто заслужил сдачи.

Робкая надежда на то, что вот-вот появится Дидо и они отправятся дальше, теплилась в ней, приободряла, пока не переросла в куда более приятное наваждение: образ Геральта, вызволяющего ее из беды. Эми, потерявшая возможность двигаться, тактильно изучать мир, удовлетворять потребность в разнообразии и информации с помощью сменяющихся визуальных и слуховых впечатлений, дала волю фантазии и с упоением представляла себе их встречу: как ведьмак будет рад видеть ее, испытает облегчение; как она сможет наконец прижаться к нему, ощутить тепло, их маленькую тайну, то, что принадлежало только им двоим. Мысли о том, что Геральт уже простился с ней и даже, возможно, вернулся к той, которую искренне и всецело любит, Эми гнала прочь, хотя и в этом случае ей нестерпимо хотелось вернуться, чтобы просто увидеть его, узнать, что он счастлив и спокоен. Эм любила Геральта настолько чисто, искренне и беззаветно, что хотела его счастья больше всего на свете, больше, чем собственного. Она понимала, что между Геральтом и Йеннифэр существует что-то очень похожее на ее чувство. Существенная разница заключалась лишь в том, что между ведьмаком и чародейкой это чувство было обоюдно. Такое нельзя подавить, убить, пережить или долго игнорировать. Оно сильнее любого проявления разума или воли.

Погружаясь внутрь себя, Эми оживляла воспоминания, прокручивала их, упивалась ими. Вот Геральт сидит рядом, в профиль к ней, улыбается, и вокруг глаз собираются морщинки; вот он злится, и желтые глаза превращаются в щелки; вот он озадачен и приподнимает бровь, не в состоянии уложить в голове происходящее. Его обветренные мозолистые руки, сильные, жесткие, шершавые, могли быть на удивление нежными с ней, ласкать так, что Эм проваливалась куда-то и забывала, кто она, где находится. Девушка не знала, почему так происходит, но ее толком и не было без него. Когда Геральт был рядом, все имело смысл, последовательность и перспективу. Стоило же ему отлучиться, и Эми терялась, будто впадала в прострацию. Она уже потеряла счет дням, неделям, проведенным в этом уродливом мире без него. Сколько времени прошло там, дома? Течет ли оно там так же, как здесь? Чем сейчас занят ведьмак? А Йорвет? .. Эм и сама не поняла, когда в голове всплыло это имя и разноцветные старческие глаза, прикрытые густыми ресницами, но сразу же, лихорадочно и жестко, оборвала ход мыслей.

Удивительная вещь — одиночество. Оно могло угнетать, давать передышку, подталкивать к размышлениям и выводам, но стоило добавить к ситуации возможность того, что ее ждут и хотят видеть, и оно становилось почти непереносимым.