А это значило, что о восставших рабах, которые с боями идут в Трансальпийскую Галлию, уже знают в большом римском лагере, охранявшем путь на перевал с другой стороны — от воинственных кельтов, разбойничьи отряды которых нередко прорывались в самую благословенную часть Римской империи, долину у подножья Самнитских гор, чтобы всласть пограбить местное население.
В разные времена долиной владели греки, этруски, самниты, и наконец полноправными хозяевами стали римляне. При них долина расцвела и стала житницей Римской империи.
Вожаки восставших рабов беспокоились, что им не хватит продовольствия, дабы прокормить людей во время отдыха. Была надежда на охоту, но дело это ненадёжное, а значит, придётся голодать какое-то время. Но всё равно дальше идти было просто невозможно. Они и так значительно опередили посланный в погоню отряд.
Однако теперь за ними шёл не сброд, набранный хозяевами мятежных латифундий, что называется, с бору по сосенке, а целых две манипулы[83]
римской армии. Трибун ангустиклавии[84], который вёл их, горел желанием как можно быстрее догнать мятежных рабов и отомстить за солдат, которые погибли во время схватки на мосту.Дело в том, что декан, сражённый Сагарис, был родственником трибуна — братом его жены. Она в резких выражениях наказала ему не возвращаться, пока рабы не будут наказаны самым жестоким образом.
Для трибуна её желание стало неприятной неожиданностью. В ближайшее время предполагались гладиаторские бои, а он поставил немалую сумму на некоторых своих любимцев. И теперь, вместо того чтобы насладиться великолепным зрелищем и получить свой выигрыш (в победе гладиаторов, на которых он поставил десять тысяч сестерциев, трибун не сомневался), ему нужно было истребить вонючее стадо «говорящих орудий труда», как римляне называли рабов. Конечно, трибун мог отказаться от такого сомнительного «удовольствия», — гоняться за толпой недочеловеков — поставив во главе воинского отряда одного из опытных центурионов-ветеранов. Но ссориться с женой — себе дороже. Она настаивала, что месть — дело семейной чести. Он, и только он сам, обязан был отомстить за смерть декана, её любимого братца. Поэтому передоверить это важное дело кому-либо трибун просто не мог. Жена бы потом его со свету сжила упрёками...
Пастухи с большим стадом овец подоспели как нельзя вовремя. Овцы были не их собственностью, а хозяина, богатого латифундиста, поэтому пастухи с лёгким сердцем смотрели, как под ножами восставших рабов испускают дух изрядно нагулявшие жирок бараны. Теперь у отряда были не только лепёшки (пастухи на двух осликах привезли с собой изрядный запас муки и оливкового масла), но и овечье молоко, сыр и простокваша, очень полезная для желудков совсем отощавших беглецов.
Сагарис после схватки на мосту стала всеобщей любимицей. На неё смотрели, как на божество в человеческом облике. Даже Атти перестал дуться на девушку и теперь лишь восхищался её воинской доблестью.
Это было просто невероятно — одна против целой контубернии римлян! Выжить, а тем более — победить в таких условиях не смог бы даже сам Атти. Уж он-то знал, что римских солдат обучают самые опытные центурионы, представлявшие собой основу и костяк римской армии. Это были профессиональные воины, которые жили повседневной жизнью своих подчинённых-солдат, а в ходе боя командовали ими. Обычно этот пост получали солдаты-ветераны, однако центурионом можно было стать и по непосредственному указу императора или иного высокопоставленного чиновника.
Самое высокое положение занимал центурион первой центурии первой когорты, а самое низкое — центурион шестой центурии десятой когорты. Поначалу обучением новобранцев занимались центурионы более низкого ранга, а затем мастерство будущих легионеров доводили до совершенства центурионы первой когорты. Поэтому после учебных сборов новички вполне могли сражаться практически на равных даже с опытными воинами варваров, которые постоянно воевали с Римом. А тут девушка, с виду хрупкая, слабая, как все женщины, пусть и очень быстрая. Атти, наблюдавшему за её схваткой с римлянами, в какой-то момент показалось, что в Сагарис вселилась сама Морриган, кельтская богиня войны и смерти на поле боя. Обычный человек (тем более — женщина!) просто не мог перемещаться с такой быстротой, что в глазах двоилось.
Что касается Бранна, то он и вовсе потерял голову от чар воительницы. Теперь его взгляды, которые он бросал на Сагарис, стали настолько выразительными, что в конечном итоге она сдалась. Это случилось нечаянно, хотя и Бранн, и Сагарис давно желали друг друга.