Сагарис. Путь к трону

Вечер выдался тихим и тёплым. Перед заходом солнца Сагарис почему-то захотелось уединиться. Её охватило странное волнение. Оно началось в груди, а затем стало опускаться всё ниже и ниже, пока девушка не ощутила неистовое желание. Такого не было с того момента, когда она занималась любовью с сыном Томирис. Может, потому, что Сагарис находилась в постоянном напряжении. Но сейчас, после сытного ужина и под влиянием альпийских красот, она расслабилась и даже забыла, что за рабами идёт погоня, и если римские солдаты их догонят и пленят, то лучше бы ей умереть в бою. Ведь римляне были большими «мастерами» по части истязаний пленников, в особенности восставших рабов. Дерзнувшие восстать против Рима должны быть наказаны со всей строгостью! Так постановил Сенат. Строптивые «говорящие орудия труда» никому не нужны и чрезвычайно опасны.

Рим тщательно оберегал своё спокойствие...

Солнце коснулось вершин дальних гор, и его огромный золотой шар стал малиновым. Всё вокруг неожиданно окрасилось в неземные цвета. Заснеженные пики горных вершин вдруг стали розовыми, голубыми, зелёными, фиолетовыми, жёлтыми, а лёгкий туман, который начал клубиться в глубоких ущельях заблистал чистым золотом с малиновым оттенком. Это было потрясающе!

Сагарис, заворожённая невиданной доселе картиной, не услышала лёгкой поступи Бренна. Галл всегда ходил бесшумно, как огромный кот. Лишь когда он осторожно сел рядом с девушкой, Сагарис встрепенулась и схватилась за нож. Но, увидев, что это Бренн, она сначала застенчиво улыбнулась, а затем и расхохоталась. Он тут же последовал её примеру.

Насмеявшись вдоволь, они вдруг заглянули друг другу в глаза. Бренн задышал бурно, будто только что вскарабкался на вершину горы, а Сагарис прикрыла веки и поникла, словно прекрасный цветок, закрывающий на ночь свои лепестки. Галл сжал её в объятиях — поначалу мягко, не без боязни, зная строптивый характер амазонки, а затем, под влиянием вырвавшейся наружу страсти, грубо и бесцеремонно.

Но Сагарис уже было всё равно. Она плыла на волнах любви, и несильная боль только добавила желания...

Увы, их уединение не осталось незамеченным, хотя они и находились далеко от лагеря восставших рабов. В кустарнике таился Гавий. Горбун везде преследовал Сагарис, снедаемый жаждой мести. Конечно, делал он это тайно, при этом стараясь скрытно подобраться к амазонке вплотную, да ещё и чтобы поблизости не оказалось ни единой живой души, когда он нанесёт ей удар в спину, — у него наготове был кинжал, с клинком, смазанным смертельным ядом.

Мать-шлюха горбуна слыла ещё и колдуньей и хорошо разбиралась в разных приворотных средствах. Кроме того, она могла составлять сильные яды, в чём и преуспела. За то, что она отравила своего богатого любовника (муж отдал богам душу совсем рано, и явно не без её помощи), который поиздевался над ней и бросил, мать Гавия предали изощрённой казни.

Её подвергли публичному надругательству. На арене была поставлена кровать, отделанная черепаховыми гребнями, с матрасом из перьев, покрытая зелёным покрывалом. Женщину растянули на кровати и привязали к ней. Выдрессированный осёл встал коленями на кровать и совокупился с осуждённой. Когда он закончил, его увели с арены, а затем выпустили хищников, которые довершили издевательства над женщиной, разорвав мать Гавия на части.

И всё это страшное действо горбуну, которому тогда едва исполнилось восемь лет, пришлось наблюдать. Так решили судьи. Сын отравительницы — уже потенциальный преступник. После казни юного горбуна за несколько медных ассов продали хозяину одной из портовых таверн, в которой Гавий и провёл семь лет, пока его не перекупил за гораздо большую сумму Гай Рабирий Постум.

Гавий оказался в латифундии патриция благодаря счастливой случайности. Гай Рабирий долго вёл в отдельной комнате таверны безуспешные переговоры с богатым восточным негоциантом, а Гавий обслуживал их стол.

В юности на лицо он был довольно миловидным, и только горб, который с возрастом становился всё заметней и заметней, несколько портил приятное впечатление от его внешности. Гай Рабирий, несмотря на высокое положение и богатство, был относительно добрым человеком. В процессе разговора он участливо похлопал юношу по горбу, и — о, чудо! — торговец тут же согласился почти на все условия Гая Рабирия.

Суеверному патрицию этого оказалось достаточно. Он решил, что именно горб шустрого служки помог ему обмишулить ушлого торговца из Иудеи. Гай Рабирий не привык откладывать дела в долгий ящик и тут же выкупил Гавия у хозяина таверны, заплатив за него полновесными ауреусами. Правда, пришлось немного поторговаться — хозяин таверны был ещё тот хитрец. Он мгновенно смекнул, что интерес известного во всей Римской империи негоцианта и богатея к ничтожному служке неслучаен и запросил за уродца цену, как за крепкого здорового раба.