Сагарис. Путь к трону

Обычно казнь сопровождалась целым ритуалом. Ей предшествовала позорная процессия, в ходе которой осуждённому приходилось нести патибулум — деревянный брус, который потом служил горизонтальной перекладиной креста. На месте казни крест поднимали на верёвках и вкапывали в землю, а на нём толстыми коваными гвоздями или верёвками крепились руки и ноги осуждённого.

Распятый погибал долго и мучительно. Некоторые продолжали жить на кресте до трёх суток. Порой, чтобы продлить их страдания, им подносили в губке воду или уксус. Но в конечном итоге потеря крови, обезвоживание, палящие лучи солнца днём и ночной холод подтачивали силы несчастного.

Погибал он, как правило, от удушья, когда уже не мог поднять вес своего тела, чтобы сделать вздох. На некоторых крестах под ноги осуждённым делали выступ, чтобы облегчить им дыхание, но это лишь оттягивало приближение смерти. А когда её хотели ускорить, то перебивали казнённым голени.

Конечно, в походных условиях ничего подобного просто быть не могло. Наоборот — солдаты торопились побыстрее покончить с малоприятной процедурой казни пленённых рабов. Проблема заключалась в том, что с них нечем было поживиться. Обычно вещи осуждённого и украшения подлежали изъятию и делёжке между легионерами. Но что взять с грязных оборванцев, одежды которых были забрызганы кровью?

Трибун сидел под навесом на вершине невысокого холма, мимо которого шла дорога в Рим. Рядом стоял сигнум — военный знак когорты[85]. Он состоял из древка, на котором были закреплены фалеры. Сверху сигнум венчал наконечник в форме «мануса» — изображения открытой ладони, которая являлась символом принесённой легионерами присяги верности. Увы, на древке отсутствовали венки, которые были наградами за особые заслуги когорты. I Италийскому легиону и когорте ещё предстояло их заслужить, в чём Квинт Луций Фест совершенно не сомневался.

Сигнум охранял знаменосец когорты, сигнифер, также исполнявший обязанности казначея, — здоровенный детина в полном воинском облачении. Он стоял неподвижно, как истукан, лишь изредка косился на столик перед трибуном, и тогда можно было слышать его сдавленный вздох. Солнце уже поднялось достаточно высоко, и легионеру в его панцире было жарко. Ему сильно хотелось пить, а Квинт Луций наслаждался охлаждённым вином и лакомился фруктами.

С холма трибуну были хорошо видны все действия его солдат, которые ставили распятия по обочинам дороги, чтобы каждый раб, проходя или проезжая мимо казнённых, мог видеть, чем закончится его непослушание хозяевам. Молоденький контубернал, обслуживающий Квинта Луция, занимался тем, что время от времени наполнял его кубок добрым фалернским вином[86] и отгонял мух, которые в предчувствии скорой осени и долгой зимней спячки, предполагавшей голодное существование, совсем ошалели — роями набрасывались на еду, всё время норовили окунуться в кубке, и садились на руки трибуна, открытые до плеч, при этом кусая его немилосердно.

Неожиданно Квинт Луций встрепенулся, прищурил глаза и начал всматриваться в поворот дороги, где появилось пыльное облако. Похоже, по дороге двигался конный отряд. Это заметил и дежурный центурион. Последовало несколько резких команд, и опцион, его помощник, быстро перекрыл дорогу двумя десятками солдат, которые прикрылись щитами и ощетинились копьями.

Предосторожность была отнюдь не лишней. В этих местах нередко шалили конные отряды кельтов, которые сваливались на римлян, как снег на голову — совершенно неожиданно. Чтобы потом раствориться в лесах, которые они знали, как свои пять пальцев. Но при ближайшем рассмотрении отряд оказался совсем небольшим, и, судя по одеянию всадников, это были римляне. Квинт Луций облегчённо вздохнул и покинул навес, чтобы встретить незваных гостей. А то, что всадники прибыли к нему, уже не было сомнений: один из них, в богатых одеждах, спешился и, широко шагая, начал подниматься на холм.

Остальные всадники представляли собой наёмную охрану, явно из бывших легионеров. Они не торопились слезть с коней, подозрительно поглядывая на «стену», возглавляемую опционом, и с вызовом держась за рукоятки длинных кавалерийских мечей.

В госте Квинт Луций узнал своего доброго приятеля, негоцианта Валерия Плавтия Сильвана Страбона, вместе с которым ему в своё время пришлось немало повоевать. Тот явно торопился, потому что на вершину холма он забрался почти бегом.

— Приветствую тебя, трибун! — От волнения голос запыхавшегося Валерия пресёкся.

— Рад видеть тебя, мой добрый друг! — ответил Квинт Луций, и они обнялись. — Что привело тебя в эти богами забытые места? Я почему-то не думаю, что ты воспылал желанием повстречаться со старым боевым товарищем. Но прежде присаживайся... — Он кивнул контуберналу, и тот поставил для Валерия складной походный дифр. — Утоли жажду фалернским.

— Благодарю... — Валерий одним махом выпил кубок до дна «по греческому обычаю» (в представлении римлян) — не разбавляя его водой; похоже, он сильно волновался. — Ты в своей стихии — пьёшь только лучшие вина, хотя стоят они немало.