Сагарис. Путь к трону

Среди пленников топтался и Гавий. Предавший восставших рабов горбун радовался, что его оставили в живых. Он наслаждался местью и постоянно хихикал, потирая руки, будто ему было зябко. Только его смех был нервным, а улыбка напоминала оскал хорька, которого хозяева застали в курятнике.

Гавий не понимал, почему его не отпустили на все четыре стороны, хотя трибун и обещал ему помилование и даже свободу, когда он заявился на ночной бивак когорты, а заставили находиться вместе с теми, кого должны были казнить. Ненавидящие взгляды пленённых рабов буквально прожигали ему кожу, и горбун начинал чесаться, будто его поразила чесотка.

Он привёл римлян на горное пастбище тайной тропой и указал, где находятся посты ночной стражи, которые были сняты быстро и бесшумно — среди разведчиков Квинта Луция находилось несколько солдат-горцев из племён Фракии. Трибун был опытным военачальником, поэтому специально взял их из другого подразделения, ведь легионеры когорты, в отличие от фракийцев, для которых горы были привычной средой обитания, привыкли сражаться на равнине.

Несмотря на внезапность нападения, восставшие рабы сражались отчаянно. В бою принимали участие даже женщины. Они набрасывались на солдат, как волчицы, норовя вцепиться в горло. Но слишком большим было численное преимущество римлян, и чересчур мало имели воинского опыта восставшие рабы. Поэтому бой длился всего час. Вскоре после его начала часть рабов была убита, а остальных легионеры пленили.

С детьми, которые шли вместе с женщинами, римляне особо не церемонились — их просто бросили в пропасть. А пленникам — в том числе и женщинам — предстояло показательное наказание в виде распятия. Это была обязательная процедура для таких случаев, и солдаты не осмелились нарушить приказ, хотя возиться с восставшими рабами у них не было особого желания. Им хотелось быстрее вернуться в лагерь, где их ждали вино (во время похода предаваться возлияниям было категорически запрещено), игры и беседы у костра с товарищами по оружию...

Несмотря на торжество, которое испытывал Гавий, — его мстительная натура упивалась собственной подлостью — постепенно в его мелкую душонку начал заползать страх. Он находился неподалёку от Сагарис и наблюдал, как рабов одного за другим уводили на казнь. Вскоре Гавий стал крайним в длинной шеренге несчастных. Когда распяли очередного раба, к нему подошли двое легионеров, без лишних слов заломили руки назад и повели к ещё не установленному столбу с перекладиной.

Гавий заверещал, словно его резали:

— Куда вы меня ведёте?!

— Чтобы поднять тебя повыше. Поближе к твоим гнусным богам, — грубо ответил один из солдат.

Остальные заржали. Они испытывали к горбуну презрение, несмотря на его помощь в подавлении восстания рабов. Предателей никогда не жаловали в любые времена, а мерзкий горбун к тому же вызывал брезгливость своим дёрганым поведением и подобострастием даже у самых грубых и жестоких натур, коих немало было среди легионеров.

— Вы не смеете! — заорал Гавий. — Трибун приказал!..

Последовал сильный удар рукоятью гладиуса под рёбра — и горбун заткнулся на полуслове.

— Доносчику первый кнут... — буркнул один из легионеров. — Наш трибун — человек справедливый. Он обещал тебе свободу. Полную свободу, которую может получить только мертвец.

Обезумевший от ужаса Гавий даже не пытался сопротивляться, когда его привязывали верёвками к перекладине. И только когда кованые гвозди прошили ему ладони (это уже была самодеятельность солдат: вес у горбуна был небольшим, ему хватило бы и верёвок), визг предателя оглушил легионеров.

— Заткни пасть этой свинье! — приказал солдатам декан.

Рослый легионер меланхолично ударил горбуна по голове большим деревянным молотком, которым вбивали в землю колья для защиты временного лагеря, и Гавий потерял сознание. Очнулся он уже на высоте, под палящими лучами солнца. Рабы, дожидавшиеся своей очереди на казнь, дружно плюнули в его сторону. Казнь уродца была для них последним радостным событием в их жизни.

Не радовалась только Сагарис. В этот момент она лишь горько пожалела, что не прибила горбуна раньше. Он всегда был подозрительным. В бою пас задних, всем постоянно дерзил, в том числе и ей, а на привалах смущал восставших рабов своим нытьём и пораженческим настроением.

Подошла и её очередь. Уже все пленники были казнены, и она осталась одна. Сагарис очень не понравилось, что на место казни начали сбегаться не только палачи, но и остальные легионеры когорты. Они обменивались скабрёзными шуточками, от которых у амазонки пошёл мороз по коже. Несколько человек готовили какое-то странное сооружение — два невысоких столба с перекладиной над ними. Похоже, оно предназначалось ей. Сагарис недоумевала — это ещё зачем?

Неожиданно к месту казни подбежал контубернал и что-то сказал одному из центурионов. Тот немного помедлил — похоже, был несколько озадачен, но всё же согласно кивнул головой, и Сагарис повели на холм, где находился трибун. Легионеры возмущённо загалдели, но строгий окрик центуриона заставил их замолчать.