Саги огненных птиц

Ингрид зажмурилась, сдерживая подступившие слёзы. Она рычала как зверь, пытаясь ослабить хватку. Ольгир же, точно насмехаясь, удерживал её, почти не прилагая сил.

– Я буду любить тебя, моя принцесса. Моя сейдкона.

Руки его скользили по девичьему телу, то сжимая до колючего пощипывания под кожей, то чутко лаская. Ингрид замирала под прикосновениями. Страх вернулся к ней, разбуженный болью.

– Будь холодна, принцесса троллей, – прошептал он почти с улыбкой. – Тебе это так идёт.

Звон в голове снова усилился. По вискам била лишь одна мысль: «Нет!»

Но тело её больше не принадлежало ей. Ингрид остался лишь разум, замутнённый, отупевший, совершенно не способный придумать что-то ещё, что поможет спастись. Но если тело перестало быть щитом, то пусть хоть мысли будут железной рубашкой.

Ольгир взял её за руку и повёл к кровати. Опустил Ингрид, задирая ей платье и осыпая тело поцелуями. Она больше не сопротивлялась. Тело её покорилось, но дух метался, плескался, как серебряный лосось в мутной воде. Ингрид думала о реке, о прохладной глинистой земле, поросшей у берега яркой осокой, о солнце и луне, чьи лучи плясали на речной глади, превращая ту в прекрасную рыбью шкурку. Она думала о чём угодно, чтобы забыться.

От мыслей отвлекла внезапная боль – Ольгир вошёл в неё и навалился всем телом, вжимая в меха на кровати. Ингрид отвернула голову и увидела в тусклом свете дрожащего огонька дверь с вырезанными на ней зверями. Они либо сражались, либо владели друг другом, сплетя тела в единый тугой узел.

Лучше мыслить о реке…

Колючая рвущая боль всё росла и росла, и Ингрид отторгала её от себя. Зажмурилась. В темноте было проще. Кажется, даже не так страшно. Она готова была бросить своё тело здесь на растерзание, лишь бы уберечь рассудок. Жаль только, что разум не хотел покидать его.

– Я не отпущу тебя, – прорвался сквозь звенящий туман голос и вновь канул в пустоту. На частое дыхание Ольгира Ингрид уже научилась не обращать внимания.

Наконец Ольгир рухнул рядом с ней на светлые меха, пытаясь отдышаться. По телу его всё ещё бежала лёгкая судорога. Плечо по-прежнему было перемазано кровью.

Больше всего ей было обидно то, что боги не заступились за неё, бросили, зажатую в лапах желтоволосого зверя.

Ингрид не скоро удалось забыться коротким беспокойным сном. Когда она проснулась, Ольгира уже не было рядом, а солнце перебиралось поближе к земле.

Всё тело болело. Ингрид села, обняв свои колени, и, наверное, долго так сидела, прежде чем выдавить тонкий звук – всхлип. Она начала задыхаться, ловить ртом воздух, но тот тяжёлыми комьями оседал на горле, не давая родиться новым звукам. Рыдания были сухие и совершенно беззвучные. Она позвала мать. Сначала мыслью, затем немыми губами и потом лишь проронила слово в тишину. Оно прозвучало тонко и жалобно, и Ингрид, испугавшись собственной слабости, зарыдала в голос.

Никогда прежде она не звала мать, не смея тревожить покой той, что ушла в иные миры.

Ингрид скулила, раскачиваясь взад-вперёд. Её тело сотрясалось от глубоких рыданий, по коже ползли мурашки. Переплетённые узлом звери следили за ней из своего угла, выпучивая хитрые и бестолковые глаза.

– Хватит, – сквозь слёзы пробормотала Ингрид. – Хватит!

Звери были неподвижны, но сквозь слёзы, застилающие глаза, казалось, что их туловища изгибаются, дрожат, шевеля бесчисленными ногами и хвостами. Ещё чуть-чуть, и они сорвутся с двери, набросятся на Ингрид, опутывая её и завязывая в новые узлы.

– Боги предали тебя, – произнесла одна из пучеглазых тварей. – Ты одна.

– Замолчи. – Ингрид раздражённо замотала головой.

– Ольгир перехитрил тебя, заставив пройти обряд крещения. Он спрятал тебя от богов, принцес-с-са троллей, – прошипело второе животное, похожее на змею.

– Нет в тебе ничего, что спасёт тебя!

– Ничего не спас-с-сёт!

– Он убьёт тебя, лишь только узнает, что ты не сейдкона.

– Ты не с-с-сейдкона!

Ингрид зарычала и бросила в дверь низкой бус, попавшей под руку. Звери замолкли. Звон в голове начал проясняться. Ингрид с трудом сглотнула последние слёзы, решив раз и навсегда запретить себе их лить понапрасну. Теперь она главная женщина рода, а плакать может лишь девица. Рано или поздно она сама найдёт способ отомстить Ольгиру.

Сама.

Приметив у двери кувшин с водой, Ингрид опустила на пол ноги. Под пятку попало что-то и покатилось прочь. Ингрид посмотрела на пол. Под ногами лежала дудочка, что вечером принёс Ситрик. Вчера Ингрид толком даже не успела её рассмотреть в ночной мгле. Дудочка была простая, без узора и цветных полосок, совсем как та, что осталась дома у старика Хаука. Не хватало разве что маленького скола у свистка, который Ингрид зализывала перед игрой, будто ранку.

Ингрид осторожно подняла дудочку с пола и положила себе на голые бёдра, перепачканные кровью. Немного покрутила её со всех сторон, приложила к отверстиям пальцы, заново привыкая к инструменту. Поднесла дудочку к губам. Пальцы её правой руки подрагивали и не слушались – опухли от удара об стену.