Саги огненных птиц

Волки умело начали эту игру. Они уводили Ситрика от тропы, которая вскоре должна была оборваться у края их земли – у ручья. Вода не запоминала волчьих меток и оттого была границей, пустой ничейной одалью, которую скоро можно будет перейти по свежему ледку, чтобы на зиму слиться в единую стаю.

Всё страшнее было идти, тропа терялась в замшелых камнях, похожих на осколки прошлого. Ситрик, чувствуя приближение страха, что играючи крался на когтистых сильных лапах по пятам, взялся поудобнее за свой посох и стал колотить им по камням и деревьям, отыскивая гулкие и громкие звуки. Волки насторожились, лишь ушей их достиг неприятный шум, не похожий на тот, что обычно издаёт загоняемая жертва. Крепкие мышцы замерли под серой шерстью, точно тетива, готовая пустить стрелу в полёт. Жертва вскрикнула страшным чужим голосом, и волки, ждавшие того, из тетив превратились в стрелы.

Они показались за каменным выступом. Мелькнула серо-бурая шерсть, один из загонщиков вышел на тропу, головой и грудью проломив отсыревший валежник. Ситрик снова закричал, пытаясь спугнуть хищников голосом, оскалился, но волки уже не боялись его, перестали осторожничать и таиться.

Ох как хотелось в этот момент уповать не на одного лишь себя!

– Спаси меня, – прошептал Ситрик, касаясь груди, где, сокрытый одеждами, висел серебряный оберег. – Спаси душу мою…

Волки, словно усмехаясь, слушали запах его боли и страха, подбирались ближе, переходя на крупную рысь, всё чаще мелькали меж деревьев и спин окаменевших великанов. Они шли уверенно и твёрдо, понимая, что жертве от них никуда не скрыться, предвкушали горечь и тепло близкой крови. Жертва не убегала, готовая к бою, но вряд ли она выйдет из этой схватки живой и невредимой.

Ситрик перехватил посох удобнее. Волки были так близко, что, казалось, он смог бы дотянуться до их морд концом палки. Но он отступал, пятился, пока спиной не прижался к могучей ели.

С рысцой волков в лес прокралась жидкая ночь, зацепившись репьём за их косматые шеи. Ситрик оступился; подслеповатые глаза, привыкшие различать в лучинном полумраке начертания слов, не усмотрели корней, и больная нога скользнула по ним. Он упал спиной на дерево. Худое и израненное тело, неся больной дух, отказывалось толком подчиняться.

Ситрик поднял голову и напоролся на внимательный и безжалостный взгляд двух жёлтых глаз, светивших в сумеречной чаще, точно стекло с позолотой. Не было голода в этих глазах, но было любопытство и бессмысленное желание пустить добыче кровь.

Один из волков набросился, оттолкнувшись могучими лапами от упругой земли. Ситрик успел выставить посох вперёд, и зверь вгрызся в ствол, лапами царапая по одеждам. Его обозлённая морда была у самой шеи Ситрика, и вонючая слюна летела ему в лицо. Краем глаза Ситрик увидел, как второй волк прыгнул следом, но он уже не успевал увернуться.

«Вот и всё», – только и успел подумать он, глядя, как желтоокое воплощение смерти подбирается всё ближе и ближе. Совсем невысоко над головой, спрятавшись среди еловых лап, смеялись и клекотали чёрные птицы.

Вспышка, похожая на молнию, лишённую грома, вдруг озарила всё вокруг. Ситрик закричал до хрипоты, ослепнув. Волки взвыли, испугавшись пылающего света, и, поджав хвосты, разбежались, натыкаясь мордами на ветви и оставляя на них клочки палёной шерсти. Вороны с диким клёкотом поднялись в небо, но крылья их рассыпались на обожжённые перья. Птицы падали на листья и камни, расшибаясь. Всё это было звуком в белой немой слепоте и невидимой бесцветной пустоте.

Ситрик жмурился, закрывая глаза рукавом. Их жгло до кипящих слёз от белого света. Он сжался в беспомощный комок тряпья и тощей плоти, застонал. Этот же свет пробудил его утром, но сейчас он был в сто крат сильней и злее. Обжигал и разъедал кожу, оставляя на ней только боль.

Вторая вспышка света, смешанного с криком, раскатилась эхом, и всё вдруг потухло, умерло и исчезло бесследно, казалось, навеки…

Явилась тьма, разрастаясь прекрасным покоем и хладным теплом. Она была сродни смерти с лицом наполовину синим. Она была сродни смерти, что была облачена в одежды из праха и что несла на голове своей череп убитого. Тьма коснулась век, горячих слёз на щеках, высушивая их в мелкую соль. Боль стихала, смолкала, и слепой розовый цвет, каким долго смотрели глаза, уходил, проваливался в никуда и уступал место тёмной ночи.

– Ситка, – тихо позвала тьма, зарылась рукой в его грязные, свалявшиеся в паклю волосы, и Ситрик, не расслышав своего имени, упал в её объятия.

Всю ночь он бредил, не приходя в сознание, бросался хриплыми обрывками не то что слов – звуков и смолкал ненадолго лишь тогда, когда кто-то вливал ледяную воду в его раскрытый рот.

Где-то мимо промчался желтобоким, не вылинявшим зайцем день, и за ним, разинув радостно пасти, убежали все волки, рыси и лисицы.

Ситрик попытался открыть глаза, но увидел лишь плотную и беспросветную темноту. Разум, напротив, был ясен и светел, как морозный воздух. Тогда он просто раскрыл глаза и стал ждать, когда к нему вернётся зрение.