– А если даже такое и случится, то это будет скорее всего какая-нибудь бледнолицая девица – воплощенная кротость, готовая ковром стелиться у его ног.
– Странно, – повторил Мэлвэллет-старший.
Часть II
Глава IПрибытие в Нормандию
Он стоял на холме под Алансоном и смотрел вдаль. Перед ним была Франция. Ветер трепал его светлые волосы и обвивал плащ вокруг его могучего тела. Ему уже было за тридцать. Прошло больше десяти лет, с тех пор как он стал лордом Бьювэллетом.
За спиной у него на мягкой густой траве лежал его сквайр, красивый юноша с черными кудрями и веселыми, озорными глазами. Теперь эти глаза были задумчивы и полны восхищении. Сквайр не мог отвести взгляда от своего господина.
Саймон стоял неподвижно, вполоборота к сквайру вот уже нисколько минут и молчал, угрюмо глядя на раскинувшуюся перед ним прекрасную землю. Сквайр не отрывал пристального взгляда от профиля с выпуклым лбом, ястребиным носом и крутым подбородком. Одна рука Саймона была сжата в кулак, широко расставленные сильные ноги прочно стояли на земле, словно попирая ее. Да, таков Саймон во всей красе и силе целеустремленного человека, думалось сквайру. Он улегся на бок, опершись головой о тонкую руку, и продолжал наблюдать за Саймоном.
Уже не впервые ступала нога Саймона на землю Франции. Дважды бывал он здесь: первый раз под предводительством браги короля Томаса, герцога Кларенса, а второй – под предводительством самого Генриха, когда они сражались под Азинкуром. Теперь он был прославлен благодаря своему военному искусству. Его имя стояло в одном ряду с именами Кларенса и Умфрэмилла. Его называли Пятым другом Генриха и Железным Лордом. Одни любили его, другие ненавидели, но никто не мог отрицать его достоинств и заслуг. Его личная храбрость и сила принесли ему славу. В ратном деле ему не было равных, кроме самого короля. Ни одному военачальнику не подчинялись столь беспрекословно и ни одного военачальника так не чтили его подчиненные. У него были власть и богатство, и сильное тело, способное стойко переносить лишения и тяготы военных походов, быстрый и холодный ум. Но при всех его достоинствах и заслугах окружающих отпугивала или неприятно поражала его ледяная холодность. Как будто какая-то неотъемлемая часть того, что присуще каждому человеку, отсутствовала в нем. Были такие, кто говорил, что в нем нет нежности, любви, способности сильно увлечься, но король Генрих, человек мудрый, слыша подобные замечания, возражал, указывая на зелено-красно-коричневое окружение Саймона из пажей-проказников:
– Это у Бьювэллета нет нежности? Чепуха! А дети вокруг него?
Критики умолкали. Любовь Саймона к детям была не только всем хорошо известна, но стала притчей во языцех.
– Чувства спят в нем, – сказал однажды Генрих брату Саймона Джеффри Мэлвэллету. – Но настанет день, когда он проснутся.
Джеффри с сомнением покачал головой:
– О чём вы говорите, сир?
Генрих взглянул на Саймона, а тот в эту минуту не мог и слышать.
– О чувствах, которые таятся в Саймоне, – ответил король.
– Их нет, сир. Раньше я думал так же, как и вы, но за пятнадцать лет я хорошо узнал его и ни разу не видел, чтобы он хоть на йоту утратил свою холодность. Вот только с детьми – дело другое.
– Да, с детьми. Но это значит, Джеффри, что в один прекрасный день в нем оживет то, что пока еще никому не заметно.
– Это страсть, скованная льдом, сир, – улыбнулся Джеффри. – Интересно, что это будет за женщина, перед которой Саймон не устоит? Сколько прекрасных женщин прошло мимо него! И вот ему уже за тридцать, а он чужд любви. Его время прошло.
Генрих, улыбаясь, прикоснулся к руке Мэлвэллета:
– Знаешь, Джеффри, ты иногда бываешь глуп! Алан умнее тебя.
– Алан куда как умен во всем, что касается сердечных дел, сир, – возразил Джеффри, глядя на сидящего поодаль молодого Монтлиса и смеясь одними глазами.
Алан опирался подбородком на руку, устремив вдаль мечтательный взгляд томных глаз.
Генрих проследил за взглядом Джеффри и заразился его настроением.
– Ну и троица вокруг меня, – сказал он. – Воин, Рыцарь и Поэт.