Сайт нашего города

Иногда кажется, что Адам так и не вкусил толком яблока познания – как был дураком, так и остался. Бог посмотрел на него, поморщился, посмотрел на Еву, да и выгнал их обоих из Рая. Понял, что с такой спутницей этот рёва не пропадёт: уж она-то ему не даст расслабиться. Она будет толкать его к развитию и совершенству, а он будет постоянно зудеть, что мог бы как прежде сидеть в Раю и нечего не делать, если бы подлой бабьей натуре не приспичило полюбопытствовать: и зачем это Бог запретил есть именно ЭТИ плоды. Ах, Ева-Ева, мать всех людей и мужчин в том числе… Хотел Бог выгнать и Пигмалиона-идеалиста, но тот нахально заявил, что он Ему не подчиняется, так как его боги живут на Олимпе.

– До чего же наглый народ пошёл! – ужасается Бог.

А эти двое, Адам и Ева, пошли. Вот они идут из Рая навстречу новой жизни: Ева бодро с любопытством на лице, а Адам еле плетётся и всё хнычет и плачет, жалуется и причитает, да так проникновенно, что хочется схватить его в охапку, оградить от всех невзгод ещё неизведанного им мира и ляпнуть что-нибудь вроде:

– Уси-пуси, какие мы ластлоенные! Не ходи никуда, сиди с мамкой, кушай кашку, а то вляпаешься ещё куда-нибудь не туда, горе ты моё луковое! Агу-агу!

А Ева вдруг обернулась ко мне и оглушила зычным голосом:

– Билеты готовим! Сколько раз повторять?! Ишь, спальный вагон тут устроили!

Я машинально достаю билет за проезд и показываю его Еве. Потом всё-таки открываю глаза и вижу, что это никакая не Ева, а контролёр-билетёр: крепкая, горластая, привыкшая много работать и рассчитывать лишь на себя баба средних лет. Да я проспала никак не меньше получаса! Народу в вагоне значительно поубавилось, вместо давки теперь в каждом купе сидит по три-четыре пассажира. Старик с книгой и женщина с журналом и «недоразумением» исчезли, а вместо них напротив меня сидит бабуля в пальтеце образца 1947 года с каким-то баулом на санках.

– А за ребёнка кто будет платить? – спрашивает непонятно кого контролёрша. – Ребёнку-то уже больше пяти лет.

Тут я замечаю, что к моему плечу привалилась девочка лет восьми и мирно спит.

– Это не моё, – заявляю я.

– А чьё? Моё, что ли?! – грохочут мощные голосовые связки контроля.

Девочка от такой звуковой волны просыпается, садится прямо и глубоко вздыхает. Она слишком легко одета для такой гиблой погоды. Демисезонное пальтишко, из которого она заметно выросла, так что из рукавов выглядывают тонкие запястья, местами порванные застиранные колготки и лёгкие ботиночки говорят о том, что ребёнок не живёт дома. Хотя сейчас в каждом доме свои причуды в обращении с детьми.

– Ну и? – грозно спрашивает женщина в синей форме. – Куда едешь? Из дома сбежала, что ли?

Девочка молчит и сжимается, как затравленный котёнок, потом вытягивает тонкую шею и жалобно смотрит в окно большими глазами. Ни дать, ни взять – Мальвина из «Приключений Буратино»! Я тоже оборачиваюсь к окну и понимаю, как это ужасно, если такому плохо одетому ребёнку сейчас придётся выйти из вагона в метель на какой-нибудь глухой станции, где не все поезда и останавливаются.

– А ну-ка давай на выход! Там будем разбираться, – машет контролёрша рукой, словно сметает какую-то паутину перед собой.

– Возьмите, вот, – я протягиваю ей пятьдесят рублей.

– Чё ты мне суёшь? Это что – твоё? А ты, малявка, ну пшла на выход!

– Чего ты к ребёнку пристала, фашистка? – вдруг ожила бабуля напротив, прожёвывая бублик. – И так народ ободрали дочиста, а теперь ещё к ребёнку пристали. Мешает она тебе, да? Мешает? Связался чёрт с младенцем! Государство обеднеет, если ребятёнок бесплатно проедет пару-тройку станций? Куда она пойдёт в такую собачью погоду? Цыганкам вонючим, которые тут целым табором бесплатно катаются и наркоту возят, боитесь слово поперёк сказать, а к невинному младенцу прицепились! Ишь, какая смелая! Иди вон с мужиками цапайся, если так неймётся!

– Нет, как она меня назвала? – задрожали губы у женщины в форме. – Вы все слышали?

– Слышали, – ответил хитрый голос откуда-то из-за спины и по интонации было ясно, что человек любит наблюдать скандалы.

А скандал намечался нешуточный.

– Бабы, хорош вам орать, – зевнул проснувшийся в соседнем купе мужик и позвал контролёршу: – Ты к нам-то подойдёшь когда-нибудь, краля, а то мы уже проснулись и снова заснули, пока ты там канителиссьси.

– Дома надо спать! – игриво заявил чей-то женский голос.

– С тобой что ли? У себя на кухне будешь командовать, что надо делать и как.

– Хи-хи-хи!

– Да как Вам, бабушка, не стыдно? – загремела контролёрша. – Какая я фашистка?! Я у Вас даже билет не спрашиваю, хотя могла бы, но вот из уважения к Вашим сединам не спрашиваю, хотя дачный сезон давно закончился, а Вы мне что говорите? Как Вам не стыдно?

– А чего мне должно быть стыдно-то? Вам не стыдно людей обирать, а мне чего стыдиться? Понаставили держиморд в форме повсюду, а народ молчит! – в бабуле чувствуется недюжинный талант повести за собой этот самый народ на баррикады. – Скоро последнее будут отнимать, а они знай, спят себе! А у Вас почему билет есть? – обращается вдруг ко мне бабуля. – Очень богатая, что ли?