Сайт нашего города

– Так я о том же и говорю! – восклицает товарищ с «ярко выраженным комплексом Адама», дожёвывая жареный картофель. – Сейчас любой алкаш водочки накушается до «белочки», а потом бежит людям рассказывать, что ему Бог является. А то ещё может на основе своих запоев новую религию создать, и что ему там почудилось, в канон возведёт! Именно так и создаются религии.

– Да как же можно вот так всё опошлять? – с деланным негодованием восклицает женщина напротив его.

– Ой, да ладно! А ты веришь в Бога? – мужчина вдруг резко оборачивается ко мне, и я чувствую по запаху, что он находится под приличным градусом: обычное дело, после которого угрюмый и молчаливый россиянин обретает дар цицеронова красноречия.

Не знаю, что и ответить, потому что не умею говорить на эту тему, тем более с теми, кто явно настроен на конфликт. Пустая трата времени, когда люди спорят о Боге, или о том, что такое счастье или любовь, потому что каждый по-своему видит или не видит этот мир. Это всё одно, что спрашивать человека, верит ли он в существование солнца или в то, что после зимы наступит весна. Глупейшие ответы звучат на этот вопрос, когда человек начинает объяснять, как он верит, в кого или что, зачем, отчего, почему и сколько раз на дню. Всегда настораживают как расспрашивающие об этом, так и те, кто охотно разглагольствует о своей религиозности или полном безверии. Есть в них что-то неестественное. Как правило, это люди с претензиями на избранность и всезнание. Но больше всего отталкивают те, которые заявляют, что у них кто-то отнял веру. Веру отнять нельзя, если это в самом деле настоящая вера, а не очередная дань моде.

Мне не нравится состояние веры – оно подразумевает под собой какое-то сомнение, неуверенность или разочарование. Нравится состояние знания, и верующие в Бога являются, прежде всего, твёрдо знающими, что Он есть, чувствующими и осознающими Его существование и присутствие в каждом мгновении жизни. Просто закрепилось в речи называть таких людей верующими, как мы говорим о том, что пчёлы кусаются, хотя они не могут кусаться, потому что у них нет зубов – они жалятся. Никогда не спрашиваю людей об их вере или неверии – проще понять это по поведению и поступкам. А при рассуждении о высоких материях так легко сбиться на глупый пафос и высокопарность. Поэтому всегда теряюсь, когда кто-то обращает на себя внимание подобными речами.

– А у вас дома свет есть? – спрашиваю я в ответ.

– Какой ещё свет?

– Электрический.

– А-а! Нет.

– И у вас нет? – удивляется женщина. – У нас тоже второй день нет света.

– Я уже четыре дня без света сижу! – ещё больше удивляет её мужчина с дипломатом.

– И куды только правительство смотрит? – вздыхает кто-то в соседнем купе, у кого дома, по-видимому, не первый день отсутствует электричество.

– А чего правительство сделает, если на улице буран? – усмехается мужик рядом с женщиной. – Пойдёт столбы поднимать и провода распутывать?

– Пусть идут и распутывают! – откликнулся вздыхавший голос. – Чего им ещё делать-то? Столько напутали, что теперь сто лет никто не распутает.

Все как-то сразу повеселели. Знает ли, ведает ли наше правительство, что в государстве есть такие граждане, которые по определению Гоголя «желали бы впутать правительство во всё, даже в свои ежедневные ссоры с женою»? Погасла лампочка в подъезде или лопнула труба в подвале, и уже град скрытых и явных проклятий сыплется в адрес не только президента и кабинета министров, но и всего многочисленного класса политиков, чиновников и прочих господ. Так в большом патриархальном семействе отец всегда отвечает за всё, что происходит в нём, а если не хочет или не может, то его уже никто не воспринимает главой семьи.

– У меня сосед тоже одно время в церковь бегал, – мужчина с дипломатом продолжает уже более мирным тоном. – С алкашами это случается. Говорил: «А чё, модняво жа». Потом начал носить звезду Давида на толстенной цепи. В лютый мороз распахнётся до пупа, чтоб все видели, и идёт, в разные стороны поворачивается, а то, не дай бог, не заметит кто. Я спрашиваю: «Ты что, уже веру сменил? Быстро же у вас всё нынче делается». Он объясняет, что крест ему надоел, а звезда красивше, да и вообще прикольней как-то. Вот так сейчас люди и относятся ко всему на свете: и к вере, и к любви, и к самой жизни – чтоб всё прикольно было да клёво.

– Не в этом дело, – обрадовался старик продолжению интересного ему разговора. – Мир хочет вернуться к многобожию, потому что одного Бога мало. Человеку намного легче понять сущность Бога именно в политеистическом изложении, чем при монотеизме. Мы даже из монотеизма умудрились сделать многобожие: у нас есть Троица, апостолы, тысячи ангелов и святых, к лику которых продолжают причислять всё новых и новых людей. То есть человек поклоняется уже человеку, самому себе, а не Богу и даже не богам. Многим из нас более понятны такие люди, как Ксения Блаженная, а не ветхозаветный строгий Яхве.