– Ну, а чего он сделал-то? Он немцев работой обеспечил, промышленность возродил, вернул им самоуважение после поражения в Первой мировой. Что в этом плохого?
– А сколько горя он нашей стране принёс, ты знаешь? – не успокаивалась бабуля.
– Он и не обязан был о нашем благополучии думать. Об этом даже наши вожди не думают, – ответила Ева равнодушно, облизывая пальцы. – Гитлер уничтожил среди немцев всех гомосеков, шлюх, наркоманов, пьяниц, извращенцев всяких, кто работать не хотел, развиваться. То есть всех неполноценных людей, недочеловеков. А Сталин наоборот именно таких не трогал, оберегал их, под амнистию всегда выпускал, а истребил всю элиту нации, учёных, гениев, кто мог за свои убеждения постоять. Поэтому Германия теперь процветает, а мы влачим жалкое существование, потому что у нас вместо людей одни дебилы остались, с которыми можно всё что угодно выделывать.
Поражает, как Ева с детского лепета переходит на совершенно взрослую речь, словно говорит по заученному тексту. Я хочу ей сказать, что, невзирая на такие старания дяди Адольфа, в Германии всё так же много «неполноценных людей» в лице наркоманов и сексменьшинств, но понимаю, как это глупо: объяснять восьмилетнему ребёнку такие вещи. Но её и до меня кто-то просветил в этих недетских вопросах. Пытаюсь вспомнить себя в таком возрасте, и на память приходят куклы, плюшевые медведи, поездки в зоопарк и театр с родителями. Ещё почему-то вспомнился жираф из заставки к всесоюзной передаче «Спокойной ночи, малыши», где он спит, а под головой у него возвышается целая пирамида подушек, как на кроватях в купеческих домах. Как это мне нравилось! Куда же подевались люди, которые умели придумать такой уютный мир для детей?
– Я читала листовки и прессу, – объяснила Ева свою осведомлённость. – Здесь в электричках русские фашисты свои журналы раздают. Красивые такие…
– Что, журналы?
– Да нет же! Фашисты: опрятные, серьёзные, а главное – трезвые. Сразу видно, что не быдло отстойное. Я с одним мальчиком познакомилась, он мне и сказал, что меня зовут как жену Гитлера, звал в ихнюю организацию. Меня и антифа к себе звали. Да вот же их лозунги!
Ева показывает на стенку, где от надписи: «Места для пассажиров с детьми и инвалидов» осталось только выскобленное: «…ест …жир… с детьми … инвалид…», а рядом было написано красным маркером: «Все – разные, все – равные! Фашизм не пройдёт!».
– Они тут с фашистами дубасились как-то до потери пульса. Я только не поняла из-за чего: и те красивые, и эти ничего.
– О-хо-хо, мы, русские, это любим: друг друга дубасить, – вздохнула на это бабуля, а я перевожу разговор в другое русло, чтобы Ева не травмировала бабулю:
– В каком же городе ты с родителями жила? Где их дом?
– У них несколько хаз. Мазер сейчас со своим бойфрендом живёт за бугром где-то. Такой же противный, как и она: два сапога пара. Ко мне клеился, урод, грозился меня женщиной сделать. И всего-то на десять лет меня старше. Я фазеру позвонила, всё рассказала, он ему хлебало начистил и меня к себе забрал.
– Где ты такие слова узнала?
– В детсаде с английским уклоном. А у фазера жена новая – не та, к которой он от мазер ушёл из-за того, что она потолстела, а другая, то есть пятая уже – такая стерва! Фазер, дурак, уедет на работу, а она – по мужикам. Даже домой их приводила, думала, что я не понимаю, чем они там будут заниматься. Чем с этой грудастой коровой, у которой вместо мозгов половые гормоны, ещё можно мужику заниматься? Я фазеру сказала, а эта пищит: «Это мой репетитор испанского». Потом избила меня, чуть глаз каблуком не выбила, – Ева показала нам маленький шрам на виске под волосами. – Зато я ей все ногти переломала до крови и клок поганых крашенных волос вырвала! Ещё хотела зуб выбить, но не дотянуться было до её мерзкой хари.
Мы больше не ужасались, а слушали дальше, как Ева рассказывала свою маленькую жизнь без малейшего трагизма и даже посмеивалась.
– Я сознание потеряла, она фазеру сказала, что я с лестницы упала. Положили меня в больницу, а эта сука вонючая пришла меня навестить. Засюсюкала: «Евочка, девочка моя!», врачи умиляются. Мне так противно стало, я как звезданула её по башке ночным горшком с говном, ха-ха-ха! Её еле от меня оттащили. Когда меня должны были выписать, я сама сбежала из больницы и на электричке уехала, куда глаза глядят.