Я любила копаться в дедовской библиотеке. Вот и вчера я искала что-нибудь для своего героического рассказа о войне, но меня вдруг «срезал» Вольтер своим высказыванием: «Война превращает в диких зверей людей, рождённых, чтобы жить братьями» или «Начиная с древних римлян, я не знаю ни одного народа, который обогатился бы вследствие победы». Как же так? А как же наша Победа? И вторит Вольтеру Пьер Буаст: «Война есть процесс, который разоряет тех, кто выигрывает его… Война будет длиться до тех пор, пока люди будут иметь глупость восхищаться теми и помогать тем, которые убивают их тысячами». Ничего себе! Что же получается, мы разорены? Окончательно расстроил меня генерал Гордон, сподвижник Петра Великого: «Война далеко не олицетворение славы – это организованное убийство, грабёж и жестокость, тяжесть которых реже всего ложится на воюющих; большею же частью страдают от неё женщины, дети и старики». Да-а, дела!
Но мне надо написать героический рассказ, а настрой чего-то совсем не героический после таких цитат. И ещё мне надо нарисовать в стенгазете карикатуру на злостную курильщицу Измайлову. Я сижу в пионерской комнате и мучительно думаю, как мне её изобразить.
Раньше к курению детей относились крайне неодобрительно. Это сейчас можно видеть ватаги школьников, которые идут в школу с сигаретами в зубах. А их мамаши и папаши запросто могут «стрельнуть» курево у своего чада, словно безобидные конфетки. Когда в школы хлынули наркотики, уже никого не удивляет, если ученик явится на урок в нетрезвом виде. И даже не из старших классов! В «тоталитарную» эпоху это было немыслимо и даже ненормально. Уборщица застукала десятиклассницу Ленку Измайлову за курением на пожарной лестнице, подняла крик по поводу такого казуса и побежала к директору школы.
Директор школы был крайне строгим человеком. Он немедленно созвал общешкольную линейку в спортзале и устроил всем разнос, после которого уже никто не захотел бы попасться за этим занятием.
– Как вам не стыдно? – гремел он голосом бога-громовержца на весь зал. – Будем отчислять: нам такие засранки не нужны. Что ещё придумали? Вы же будущие женщины, матери! Как же можно так похабно к себе относиться в таком нежном возрасте? Кто же будет к вам хорошо относиться, если вы сами к себе так плохо относитесь? Девушки, это же некрасиво, в конце концов! Ведь женщина – это как цветок. Она должна благоухать, как роза, а от вас табачищем будет нести, как от фельдфебеля!
Мальчишки давились от смеха при упоминании фельдфебеля, а девчонки восхищённо с разинутыми ртами слушали рассуждения директора о женщине и сравнении её с цветком: прямо, восточная поэзия. Ленка Измайлова безутешно рыдала в центре зала, а когда директор сказал об её отчислении, у неё чуть не подкосились ноги.
– Что, уже ноги не держат? – спросил директор разочарованно и вдруг рявкнул так, что все вздрогнули: – Взял бы ремень, да выдрал как следует, чтобы дурью не маялась такая взрослая девица! Если такая большая уже, работать пойдёшь! На комбинат пойдёшь, а доучиваться будешь в вечерней, сейчас же в отдел кадров буду звонить. Всё, всем разойтись по классам!
Все кинулись врассыпную, а Ленка так и рыдала посреди этой неразберихи. Потом пришла её мать, которую срочно вызвали с работы, и надрала ей уши в учительской. Ленку не отчислили из школы, зато выгнали из комсомола. Учителя и классные руководители бросились обыскивать и обнюхивать своих подопечных детей. Даже нам, пятиклассникам, предложили добровольно-принудительно вывернуть карманы и показать содержимое портфелей.
– Та-ак, чисто! – констатировала завуч Маргарита Филипповна, которую за глаза называли Тэтчер из-за её сходства с премьер-министром Англии.
– Дети, курить нехорошо, – мягко сказала наша классная руководительница Анна Ивановна, которая всегда воздействовала на нас словом – хотя это было ой как нелегко! – а не делом, то есть не позволяла себе рукоприкладства.
Большинство школьников в те годы никогда не драматизировали по поводу рукоприкладства со стороны учителей. Это считалось частью педагогической методики, якобы иначе нельзя. Были педагоги, которые щедро раздавали подзатыльники и оплеухи ученикам. Некоторые применяли насилие умеренно и больше щипали за уши, другие обходились просто обидными оскорблениями, а кто-то – никогда не прибегал ни к каким видам агрессии. Наша Анна Ивановна относилась к последней категории. Надо заметить, что мы этим пользовались и вели себя отвратительно. Но таких, как она, было меньшинство. Точнее говоря, она одна такая была.