Сайт нашего города

Что сказала бы моя милая бабушка, воспитанная на почтительном отношении к учителям, если бы услышала современные песни о школе, где ученик-акселерат, дитя эпохи сексуальной революции, у которого физическое развитие далеко обскакало умственное, ходит в школу в татуировках и пирсинге явно не для учёбы, а потусоваться. Он и так уже всё знает, что нужно знать «по жизни», а в школу заглянул, чтобы охмурить молоденькую учительницу и после уроков с ней «шампусика попить»? Самой «молодой» учительнице в нашей школе было за сорок. Учительницы тогда больше ассоциировались с мамой, даже с бабушкой, совсем молодые – со старшей сестрой, а уж никак не с возможным объектом буйных юношеских фантазий. Дело даже не в возрасте, а просто у учителя был совсем иной статус. Он больше ассоциировался с образом, созданным великой Марецкой в знаменитом фильме. Названия его не буду указывать: кто видел – догадается, а кто не видел, всё одно не поймёт, о чём речь. Там даже в начале, когда она совсем юной девчонкой приехала учить детей в глухую деревню, невозможно себе представить, чтобы она пришла в класс в мини-юбке, на шпильках, в прозрачной блузке с глубоким вырезом, чтобы было видно нижнее бельё, в ярком макияже. Сегодня же, когда главной заслугой для прекрасного пола стало умение демонстрировать окружающим свою упругую попку, а для пола сильного главным достоинством стало умение всё это оценить по достоинству в любое время и в любой обстановке, то, естественно, это повлияло и на взаимоотношения современных учителей и учеников. Появились другие фильмы, другие песни, ученики под партами на уроках играют по мобильному телефону в игры типа «Раздень училку». И как относиться к этому уже седым учителям, которые до сих пор работают в школах, потому что профессия учителя теперь не престижна, и среди молодых найдётся мало желающих выполнять этот титанический труд за мизерную плату? Мы-то, несмотря на всю нашу грубость и неотёсанность, не смели назвать директора школы чуваком, а учительницу – тёлкой или обратиться к ней на «ты». Нам и в страшном сне не взбрело бы в голову пригласить учителя в пивной бар или угостить сигареткой. Пели мы совсем другие песни об учителях и «школьных годах чудесных с дружбою, с книгою, с песней»:

Но где бы не бывали мы,
Тебя не забывали мы,
Как мать не забывают сыновья…
Простая и сердечная,
Ты – юность моя вечная,
Учительница первая моя!

Трудно здесь найти компромисс, поэтому неизбежно возникают столкновения между разными поколениями, которые были воспитаны на разных подходах к педагогам и педагогике, по-разному росли и развивались.

В нашей школе до розог, конечно, не доходило, но некоторые учителя любили драться указками. Школьный завхоз делал их по несколько штук на учебный год. Особенно лютовала у нас англичанка Римма Анатольевна и ломала эти указки об учеников чуть ли не каждый день. С её уроков дети иногда выходили с разбитыми носами и оттопыренными ушами а ля Андрей Миронов в фильме «Бриллиантовая рука». Мы были несказанно рады, что в нашем классе никто не изучал английский, а были только «немцы» и «французы». Поначалу некоторые из нас роптали по этому поводу, потому что англоязычные фильмы уже начинали вытеснять отечественный кинематограф, и мы уже пристрастились к культуре англосаксонской цивилизации. Это выражалось в том, что советские подростки любили писать разные надписи на английском где только можно. Они пестрели чудовищными ошибками, например: J lova yow или вовсе что-нибудь немыслимое, как oll raight. Учителя только посмеивались над нашей ущербной тягой к заморским примочкам. Но спросить у Риммы Анатольевны, как надо правильно писать то или иное слово, никто не отваживался.

Иногда идёшь во время уроков по коридору мимо классов иностранных языков и слышишь из-за дверей кабинета немецкого чёткую речь:

– Ist das Wetter heute gut? Das Wetter ist schön!

– Je veux visiter cette ville. J’aime les livres, – мелодично доносится из кабинета французского языка.

– Ты щас у меня кровавыми соплями-то умоешься, подонок! – льётся звонкий голос Риммы Анатольевны из кабинета, где изучают язык великого Шекспира.

Римма Анатольевна ненавидела тапки-шлёпанцы. В школе шла борьба с этим видом обуви, потому что проводились постоянные строевые подготовки, марши, линейки и так далее. А в тапках «ни-шагу-назад», как называл шлёпанцы наш военрук, маршировать было затруднительно.

Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо,
Вперёд продвигались отряды
Спартаковцев, смелых бойцов, —

горланили ученики чуть ли не каждую неделю. Дежурные по школе даже могли отправить домой за «нормальной обувью» – тапками с закрытой пяткой. Но у мальчишек за учебный год вырастала нога, и они начинали стаптывать задники тапок, отчего те превращались в шлёпки.