Сайт нашего города

Они все разные, хоть и объединены общим словом «ветераны». Некоторых трудно было разговорить, потому что они воспитывались в условиях, когда за одно только слово человека могли поставить к стенке. Мы сами-то были не очень разговорчивыми. Просто тогда ещё не вышли из возраста неугомонных почемучек и обожали расспрашивать взрослых обо всём на свете.

В прошлом году нам выделили двух замечательных стариков. Они пришли в класс после приёма боевых ста грамм на братском захоронении, поэтому охотно с нами разговаривали.

– Какое у вас было оружие? – осаждали их наши мальчишки, которые целыми днями не вылезали из школьного тира. – Пистолет-пулемёт Дегтярёва, Шпагина или Судаева или же автоматическая винтовка Токарева? А правда, что Версальский договор ещё в девятнадцатом году запретил Германии производить пулемёты? Где больше ёмкость магазина: у «Томпсона» или немецкого эМПэ-сорок? А правда, что «Шмайссер» сконструировал не Хуго Шмайссер, а Фольмер и Гайпель?

– Ух ты! Я вижу, вы тут время зря не теряете, – засмеялся один ветеран и обратился к другому: – Сергеич, ты посмотри на этих милитаристов.

– Нда-а! – ответил тот, хитро улыбаясь. – Вы нас прямо за академиков принимаете.

– Ну расскажите, ну пожалуйста! – упрашивали мы, чувствуя, что эти люди не из тех, кто умеет только нравоучения молодёжи читать. – Мы никому не скажем.

– О-хо-хо! – ещё больше развеселились ветераны. – Да мы и не помним уже, что там у нас было за оружие.

– Не правда! – не отставали мы. – Как же можно такое не помнить?

– Трофейные автоматы были, – наконец сдался первый, а другой толкнул его локтем в бок.

– Немецкие?! – ликовали наши мальчишки. – «Вальтеры» или «шмайссеры»?

– эМПэ-тридцать восемь.

– Ого, ничего себе! А как они к вам попали?

– Очень просто: в бою.

– А до этого что у вас было за оружие? Винтовка Мосина? Какого образца?

– Да никако… Дети, вы задаёте недетские вопросы, – вдруг сделали серьёзные лица ветераны. – Нам сказали провести у вас урок мужества, а вы сами можете старикам допрос провести.

– Ведь так интереснее, а то мы уже сто раз одно и то же слушаем! – орали мы.

– Ну, хорошо. Образец винтовки точно не скажем… Нам на семерых одну винтовку выдавали, а немцы были до зубов оружием завешаны, поэтому из каждых трёх наших солдат в первые дни войны выживал только один. Тогда ещё актёр Борис Чирков пел в военном киносборнике: «Десять винтовок на весь батальон, в каждой винтовке – последний патрон». Так и воевали. Поэтому и отступали так далеко, а немцы по нашим пятам шли и выкашивали мирное население. Тогда ещё повсюду висели плакаты: «Товарищ, бей врага! Оружие добудешь в бою!» Вот мы и добывали. После боя вылезешь, соберёшь, у кого что осталось, а потом из этого чего-нибудь сварганишь. Помнишь, Сергеич?

– Угу.

– А какая у вас была плотность огня? – спросил наш умник Валька Мочалкин.

– Ха-ха-ха! – совсем подобрели ветераны от детской наивности и боевых ста грамм вкупе с жарким майским днём. – Ой, дети, о чём вы спрашиваете? Раньше за такие вопросы могли… Короче говоря, это – военная тайна.

Мы приуныли, но они через какое-то время, сказав обычные слова о патриотизме и верности делу Ленина, видимо и сами соскучились по живому диалогу с молодым поколением и снова стали выдавать то, что раньше не принято было говорить о той страшной войне.

– Только треть нашей армии на начало войны имела ПэПэШа. Войны-то не ждал никто. Не было времени на обучение, да и командиров не было, которые умели солдат грамотно в бой вести. Нам дали какого-то мальчонку необстрелянного, так он в первом бою и погиб, – разговорился первый ветеран, а второй всё так же молчал. – Почему Александр Матросов на амбразуру бросился? И таких случаев сотни были. Потому что люди до отчаяния доходили, ведь голыми руками воевали! Солдаты волна за волной бросались на приступ, пока гора трупов не забивала все огневые точки противника, и только тогда по телам убитых проходили остальные. Немцы захлебнулись в нашей крови, потому что ни у кого не было столько жертв, как у нас! Жертв, не считанных никем, кроме родни… Ну да ладно, не надо вам о таких вещах слушать.

– Надо! – требовали самые наглые из нас.