Сахалин

 Он шел сгорбившись. Серый халат с бубновым тузом болтался на его большой, нескладной фигуре как на вешалке. Прошел большую улицу и свернул вправо в узенькие переулочки, в одном из которых он снимал себе квартиру.

 Во второй раз я встретился с Тальмой на пристани.

 Он был без арестантского халата. В темной пиджачной паре, мягкой рубахе и черном картузе.

 Мы приехали на катере с одним из офицеров парохода "Ярославль", и к офицеру сейчас же подошел Тальма.

 Они были знакомы. Тальма привезен на "Ярославле".

 - Я к вам с просьбой. Вот накладная. Мне прислали из Петербурга красное вино. А мне, как...

 Все интеллигентные и неинтеллигентные одинаково давятся словом "каторжный" и говорят "рабочий".

 - Мне, как рабочему, его взять нельзя. Будьте добры, отдайте накладную ресторатору. Пусть возьмет вино себе. Я ему дарю. Вино, должно быть, очень хорошее.

 - Странная посылка! - пожал плечами офицер, когда Тальма от нас отошел.

 Странная посылка человеку, сосланному в каторгу.

 Потом, когда мы познакомились, Тальма однажды с радостью объявил мне:

 - А я телеграмму из Петербурга получил!

 - Радостное что-нибудь?

 - Вот.

 Я хорошо помню содержание телеграммы: "Такой-то, такой-то, такой-то, обедая в таком-то ресторане, вспоминаем о тебе и пьем твое здоровье". Подписано его братом.

 Телеграмма вызвала радостную улыбку на всегда печальном лице Тальмы. Поддержала немножко его дух, что и требовалось доказать.

 Разные люди, и разными способами их можно подбодрять!

 Я познакомился с Тальмой в конторе Александровской больницы, где он исполнял обязанности писаря.

 Я должен немножко пояснить читателю.

 "Каторги" так, как ее понимает публика, для интеллигентного человека на Сахалине почти нет. Интеллигентные люди, - "господа", как их с презрением и злобой зовет каторга, - не работают в рудниках, не вытаскивают бревен из тайги, не прокладывают дорог по непроходимой трясине тундры.

 Сахалин, с его бесчисленными канцеляриями и управлениями, страшно нуждается в грамотных людях.

 Всякий мало-мальски интеллигентный человек, прибыв на Сахалин, сейчас же получает место писаря, учителя, заведующего метеорологической станцией, статистика, и что-нибудь подобное. И отбывает каторгу учительством, писарством, корректорством при сахалинской типографии.

 На первый взгляд вся "каторга" для интеллигентного человека состоит в том, что его превращают в обыкновенного писаря.

 Для интеллигентных людей на Сахалине есть другая каторга.

 Лишая всех прав состояния, вас лишают человеческого достоинства. Только!

 Всякий "начальник тюрьмы" из выгнанных фельдшеров, в каждую данную минуту, по первому своему желанию, может, без суда и следствия, назначить до десяти плетей или тридцать розог.

 По первому капризу запишет в штрафной журнал: "за непослушание", - и больше ничего.

 И может назначить по первому неудовольствию на вас, по первой жалобе какого-нибудь "помощника смотрителя", ничтожества, которому даже каторга из презрения говорит "ты", по первой жалобе какого-нибудь "надзирателя" из бывших ссыльно-каторжных.

 Вы можете отлично отбывать свою писарскую каторгу, скромно, старательно, - вами будут довольны, но стоит вам встретиться на улице с каким-нибудь мелким чиновничком, которому покажется, что вы недостаточно почтительно или быстро сняли перед ним шапку, и вас посадят на месяц, на два в кандальную.

 Такие жалобы господ чиновников всегда удовлетворяются.

 - И жалко мне человека, а сажаю! - часто приходится вам слышать от более порядочных "начальников" тюрем. - Сажаю, потому что иначе скажут, что я "распускаю" каторгу!

 А этого обвинения на Сахалине служащие боятся больше всего.

 И вот, по первому же вздорному желанию какого-нибудь мелкого служащего, заковывают на месяц, на два в кандалы, сажают в общество самого отребья рода человеческого, и вы должны подчиняться этому отребью, потому что "арестантские законы", как держать и вести себя в тюрьме, издают самые отчаянные из кандальных каторжан, подонки из подонков тюрьмы. Чем ниже пал человек, тем выше он стоит в арестантской среде. И вы должны ему подчиняться.

 Интеллигентные люди живут под вечным Дамокловым мечом. Вот "вся" их каторга. Годами, каждую секунду бояться и дрожать.

 Оттого такие унылые и пришибленные лица вы только и встречаете у интеллигентных каторжан.

 И многие из них "впадают в тоску" от такого существования, в страшную, беспросветную тоску, от этой вечной боязни исполняются презрением к самому себе, впадают в отчаяние. Начинают пить...

 И если вы видите постоянно живущего в тюрьме и назначаемого на работы наравне с другими интеллигентного человека, это, значит, уж совсем погибший человек, потерявший образ и подобие человеческое.

 Тюрьмой редко кто из интеллигентных людей на Сахалине начинает, но многие ею кончают.

 С Тальмой, по прибытии на Сахалин, случилось то же, что и со всеми грамотными людьми. Он попал в писари.

 В конторе больницы я с ним познакомился. Тут, под начальством прекрасных и гуманных людей, тогдашних сахалинских докторов, ему жилось сравнительно сносно. И им были все довольны, как тихим, работящим и очень скромным молодым человеком.