Сахар со стеклом

Но стоит мне только подойти к двери ванной, как она распахивается, и девчонка носом утыкается в мою грудь. На ней свободные шорты и майка. Но не та, что была вчера.

Бестолочь отшатывается и замирает, хлопая ресницами. В глазах страх, в теле дрожь. Дурочка, я не кусаюсь.

«Хватит пялиться на её голую шею» — отдаёт отчёт мой похмельный мозг.

Он прав. Потому что малявка сейчас чувств лишится от страха.

— П-привет, — шепчет она, сглотнув.

Я немного отхожу в сторону, и «сестрёнку» будто ветром сносит. Будто я чудовище, монстр какой-то.

«А ты и есть монстр» — снова шепчет мозг, и мне хочется стукнуть кулаком по лбу.

Контрастный душ возвращает порядок в мысли и бодрость в тело. Под правой лопаткой тянет мышцу — видимо Ермолаю больше доставалось правой. Придётся терпеть, чтобы тренер не заметил, иначе его разорвёт от злости: до соревнований четыре дня.

Растираюсь энергично полотенцем. Теперь нужно плотно поесть, и тогда грёбаное похмелье канет в лету. И с девчонкой поговорить… И именно это напрягает больше всего.

Когда я захожу на кухню, она домывает за собой посуду. Бросает на меня затравленный взгляд и роняет в раковине кружку.

— Слушай… — чешу затылок, хер знает, что сказать ей. — По поводу вчерашнего…

Яна разворачивается и прирастает спиной к столешнице. Господи, у меня рога выросли, что ли? Смотрит так, словно задохнётся сейчас от ужаса. Глазищи свои голубые распахнула. Это бесит.

- Знаешь, — зло берёт верх. Хотела видеть зверя, девочка, получи. — Ты сама виновата. Тебе раньше никто не говорил, что от пьяных нужно держаться подальше?

Охренеть, извинился. Твою мать, Шевцов.

Лицо у бестолочи вспыхивает, а нижняя губа оттопыривается. Неужели собралась слякоть разводить? Она дёргается с места, намереваясь сбежать, но я ей не даю. Замечаю на бедре на границе шорт и кожи тёмные разводы.

Ловлю девчонку поперёк талии, поднимаю и усаживаю прямо на столешницу. Она ойкает и задерживает дыхание.

Я сдвигаю ткань шорт вверх, открывая синяки, цветущие сине-жёлтым. Вот чёрт. Сглатываю, понимая, почему она с таким страхом смотрит на меня.

— Это я? — голос хрипит, будто я скурил подряд половину пачки.

Бестолочь отрицательно мотает головой. Замечаю, как побелели костяшки её пальцев, которыми она намертво вцепилась в столешницу.

— Ермолай?

Кивок.

Пиздец. Мало я этому козлу вчера покрошил ебало.

— А это? — перехватываю её руку, уставившись на запястье.

Яна высвобождает руку и кивает. Немая, что ли?

Хреново. Ощущаю себя долбанным насильником. Боль в постели интересна и уместна лишь тогда, когда этого хотят двое. Но не так.

Девочка напряжена, в глаза мне не смотрит. Дай ей секунду, и она сбежит, а я потом так и не решусь сказать.

— Слушай, — ставлю ладони на столешницу с боков от её бёдер, — что бы там ни было, но я никогда не… Яна, — она всё же поднимает на меня глаза, — я никогда не принуждаю девушек к сексу. Мне это не интересно. А вчера я просто был пьян. Перепутал. Да и вообще, я предупреждал, чтобы не лезла ко мне. Вообще никогда.

Теперь она смотрит открыто. Ещё не верит, что в безопасности, но уже и не трясётся как осиновый лист.

И тут это происходит. Я ловлю её запах. Нежный, чуть сладковатый, одуряюще приятный. Шумно сглатываю, пытаясь заполнить образовавшуюся паузу.

Так не пойдёт. Нельзя. Нельзя-нельзя-нельзя! Нельзя хотеть ненавистную сводную сестру. Долбанную бестолковую дурочку из Мухосранска. И почему мозг управляет всеми органами, кроме члена?

А она молчит. Только смотрит и дышит глубоко. Нет, дорогая, Ермолай прав — я тебя пережую и выплюну. Сломаю. Я слышал, когда он тебе втирал это, потому что ты, умница, набрала повтором мой номер за спиной.

— Надень что-нибудь подлиннее — скоро родители приедут, — отпускаю её из плена моих рук. — И вообще, — бросаю невзначай, когда она уже почти улизнула из кухни, — лучше не носи эти шорты по дому.

Глава 29

Я возвращаюсь по подъезду и чувствую, как болят щёки от бесконечных улыбок и смеха. Я, Алёнка, её Эльф и Сашка Терентьев — вот наша сегодняшняя компания. И мне так весело не было уже давно. Рукавицы промокли насквозь, хоть выжимай — результат игры в снежки. Да что там рукавицы! У меня за воротником целая тонна снега, а штаны промокли до трусиков. Это же надо — в десять вечера четверо великовозрастных детишек с дикими визгами с горки катаются!

Аня поехать со мной не смогла, сказала, что с младшими некому сидеть, а у матери с отцом график скользящий на заводе, и общегосударственных праздничных и выходных нет. Я же уехала в последний день занятий, водитель Виктора прямо из школы отвёз меня на вокзал. Это произошло через четыре дня после той злосчастной пятницы, когда я согласилась с Шевцовым и Ермолаевым поехать в клуб. В эти четыре дня с Шевцовым мы почти не пересекались, к тому же рядом постоянно была мама. Она немного приболела, и Виктор запретил ей появляться на работе.