Сахар со стеклом

Я перевернулась на другой бок и уткнулась носом в подушку. Даже есть не хотелось. В свежести оставшегося бутерброда я была не уверена, а вот фрукты и сухарики можно было съесть, но аппетит напрочь отсутствовал.

Утром я слышала шум за окном — подъезжала какая-то машина. Это не мама, а остальное мне было неинтересно. Я даже с Алёной так и не связалась, только написала, что всё нормально и ложусь спать. Но уснуть с вечера у меня так просто не вышло. Когда пьяные гости Шевцова укатили, я затаилась. Если честно, боялась, что он опять вернётся. А кто бы ему помешал? Мы в доме оставались вдвоём. Максим уехал последним — я видела в окно. Ему я очень благодарна, но не следует забывать, что Ларинцев — друг Алексея, а не мой. Вспомнить только его отношение ко мне в школе. Он, конечно, не вёл себя по-скотски, как Должанов, но и никогда не препятствовал такому.

Почему Шевцов так вёл себя со мной, я не понимала. Но, думаю, дело тут даже не во мне. Он со всеми такой: жестокий, эгоистичный, властный. И никогда этого не скрывал, не прятался за масками. Так почему же я каждый раз надеюсь, что что-то изменится? Не перестанет ненавидеть и презирать, но хотя бы перестанет замечать, оставит в покое. Как мне бороться с этим? С этой трясиной, затягивающей меня всё глубже. Может, стоит решиться и рассказать всё матери? А если станет совсем плохо, то попросить отправить меня обратно к тёте? Хотя, всё же и так хуже некуда. А тётя… У неё, наконец, стала появляться своя собственная жизнь, было бы эгоистично из-за своих проблем снова обременять её.

Телефон вдруг ожил, завибрировав. Звонок шёл через мессенджер. Мама.

— Привет, ягодка, — прозвенел радостью голос матери, — чем занята?

— Привет, мам, — я попыталась сделать голос как можно более бодрым. — Скучаю.

— Уу. Я тоже. А всё эта погода. Уже третий рейс отменяют. Виктор в шоке. У него встреча завтра вечером, а мы никак вылететь не можем.

Я вздохнула. Нет, я не могу. Не могу сказать ей. И дело не только в том, что это не телефонный разговор, я и при возвращении вряд ли смогу. Мама счастлива, тётя Соня, кажется, тоже. И они не виноваты, что я безвольная и бесхребетная, что не могу дать отпор обидчику. Наверное, если бы папа тогда не ушёл из моей жизни совсем, он бы мог заступиться за меня. А так придётся учиться делать это самой. Или терпеть.

— Дочь, а ты там как? Алексей дома? — в голосе мамы почувствовалось едва заметное напряжение. Она чувствует, она же мать.

— Вчера был, а сейчас не знаю. Мы не особо общаемся.

Щёки предательски загорелись. Ложь, Яна. Ложь — это плохо. Или во благо? Хорошо, что мы с мамой сейчас не по видеозвонку разговариваем.

— Да, с Алексеем непросто, — из маминого голоса пропали игривые нотки. — Но он сын Виктора, ты же понимаешь, Яна.

— Конечно, понимаю.

— Он сложный мальчик, но и с ним можно найти общий язык. Постарайся, дочка, ты же умница у меня.

После подобных просьб мне стало ещё сложнее решиться на откровенный разговор.

— Но если станет совсем плохо, скажи мне. Хорошо, солнышко?

Хотелось спросить: а совсем плохо — это как? Порка ремнём сюда относится? Или обещание переломать руки-ноги? Но ведь также придётся рассказать, что Алексей дважды спас меня от изнасилования, привёз домой после неприятного инцидента в столовой. Но ведь всё это случилось из-за него.

Господи, я запуталась! Пытаюсь оправдать нелогичные действия социопата, выискивая проблемы в себе.

Я сжала виски ладонями, совсем забыв, что на громкой связи ещё подключена мама.

— Дочь? — позвала она после затянувшейся паузы.

— Я здесь. Конечно, мам, я постараюсь.

Слова, заученные как молитва. Мама всегда просила меня в годы разлуки в конце разговора быть умницей, и я отвечала, что постараюсь. Всегда так.

— Ягодка, — голос матери стал снова звонким и лёгким, — у меня к тебе просьба будет. Я сегодня на вечер была записана на маникюр, но хоть убей — не помню на сколько, да и номер мастера своего нового, почему-то, не забила в телефон. Ты может отыскать мой блокнот и перезвонить в салон?

— Конечно.

— Моя записная книжка осталась в спортзале. Там у окна белый секретёр, в верхнем ящике должен быть мой блокнот. Посмотри в планере, где закладка заложена, время и номер.

— Хорошо, мам.

— Спасибо, Янок, до встречи. Целую тебя, моя ягодка!

— Пока.

Мы распрощались, я нажала «отбой» и рухнула на подушку. Выходить из комнаты совсем не хотелось. Но ведь мама ни о чём таком сложном не просила. Найти номер, перезвонить в салон и отменить запись на маникюр. Значит надо поднимать свой депрессивный, испуганный зад и выбираться.

Глава 37

Из зеркала на меня смотрело растрёпанное пугало с распухшим от слёз носом и отёкшими веками. Красотка, ни дать ни взять. Очаровывать мне, конечно, некого, но вдруг домработница Людмила сейчас в доме, а я выползу в таком виде и испугаю её. Да и вообще, уже почти два часа дня, пора бы в душ и с расчёской подружиться.