Сахара и Сахель

Озеро возникло сразу же, как только мы вышли из леса. Оно открылось нам в самом широком своем месте (около одного лье). Протяженность его неясна, так как на западе озеро сливается с горизонтом. Неподвижная, словно стоячая, вода; кристально чистая и зеркальная поверхность точно повторяет великолепные красные отблески заходящего солнца, и, наконец, восхитительное зрелище — неисчислимые стаи птиц на водной глади. Все известные и неизвестные мне птицы разделились по видам; у каждого вида свои привычки, гнездовья, крики, пение, повадки и ареал — весь этот странный народец готовился отойти ко сну. Я различал легионы и легионы их в центре озера, и множество темных точек напоминало водную растительность на поверхности болота. В этой части озера обитали утки, мандаринки, синьга, маленькие темные нырки. Я узнавал их даже на расстоянии по небольшим головкам, по манере держаться на воде, по особой форме тела ныряющих птиц, похожих на маленькие корабли. Вблизи, в зарослях тростника, копошились тысячи невидимых обитателей, болотные кулики бродили и летали с резкими криками, рывками взмахивая крыльями, как крючьями, так же внезапно падали вниз, как проворно взлетали. Вдали выступали серые цапли, или священные ибисы: вытянутый клюв, напряженные ноги, узкое, как копье, тело. В открытой бухточке на расстоянии выстрела из карабина медленно и навали два больших лебедя с выгнутыми шеями и белоснежным оперением, чуть розоватым со стороны заходящего солнца. Природа наделила эту пару красотой и статью; она выглядела четой, призванной царить над маленьким народцем.

В это же время батальоны скворцов спускались с холмов и пролетали над нашими головами, производя в кронах тополей шум ветра. Словно армия, проходящая торжественным маршем, они следовали один за другим с интервалом в несколько секунд, но вскоре вся масса образовала беспрерывную широкую ленту, которая развернулась над озером от берега к берегу, затем все растаяло в мареве. Чуть позже шум утих, и само озеро скрылось в тумане.

Наступила ночь. В нескольких сотнях метров от нас, чуть правее, почти у подножия Гробницы христианки, я заметил холмик с пятью раскидистыми оливами и кострами, пылавшими под ними: это был бивуак.

Ночь, 11 часов

«Я вспоминаю, как в детстве, — рассказывал мне вечером Вандель, — одинокая ферма, находившаяся всего-навсего на расстоянии двух ружейных выстрелов от приморской деревушки С. М… представлялась мне краем света. Вся ферма — несколько домишек, окруженных деревьями, навозные кучи и припасы фуража. Дома были едва заметны: осенью за виноградником и большими полями открывалось совершенно голое пространство. Местонахождение жилища выдавали старые ореховые деревья, с которых соленый морской ветер рано сорвал листву, и несколько рядов молодых коренастых вязов с подрезанными макушками. Впрочем, эта ферма, насколько мне известно, не волновала никого, кроме меня. Под деревьями раскинулась маленькая лужайка, а в ветвях иногда гнездились птицы: удоды, горлицы и вяхири. Воображаемые картины, возникавшие в моей голове, пока мне не разрешали уходить так далеко, сводились к двум неясным и от того еще более смущавшим меня чувствам: огромности расстояний и неизвестности. Наконец настал день, когда охотники взяли меня с собой. Это случилось в октябре; поля опустели — снят второй урожай, и местность посуровела, стала величественной. Из небольшого леска вязов вылетела птица — лесная сова, я понял это позже, когда вспоминал день долгожданного освобождения, который стал своего рода дебютом и прологом к моим будущим путешествиям.

В тот день взметнувшаяся в небо птица показалась мне, ребенку, огромной и необычной. Я был поражен размахом шелковистых крыльев, легким полетом создания, состоящего из одних перьев, тревожным обликом птицы, которую застали врасплох. Беспокойный дух одиночества и неизвестности, исчезая навсегда, не мог предстать мне в обличье, более схожем с духом химер, принять более фантастический образ. Первое же посещение фермы развеяло чары: неважно, рассеялась ли таинственность от того, что моя нога ступила на вожделенную землю, или же просто я уже подрос и изменил свои старые представления; фермерский домик не отличался от других ферм, с той лишь разницей, что настойчивая память сохраняла иллюзию необъяснимой притягательности».

В этот вечер и со мной приключилось нечто подобное описанному Ванделем. Озеро в моей жизни путешественника выступило в той же роли, которую сыграла ферма С. М… в юности Ванделя. Несколько сотен шагов до фермы, не более шести или семи лье до озера, и в обоих случаях постоянное, неосознанное желание увидеть, узнать, убедиться. Аналогичные обстоятельства породили чувство одиночества и у меня. Возможно, оно пройдет завтра, унесенное миллионами крыльев. Рассеется ли очарование? Не знаю, но готов в это поверить. Отряд в тридцать лошадей не может не нарушить трепетное ощущение неизвестности.