Сахара и Судан (Результаты шестилетнего путешествия по Африке)

К вечеру 27 февраля из города отправились Альмас (он нанял на всю поездку еще одного человека для присмотра за вьючными животными), а также Хамму и маленький Биллама, тогда как я еще намеревался на следующее утро закончить расчеты с шерифом, попрощаться с моими соседями и друзьями-арабами и выразить шейху свою благодарность за его неизменную доброту. Со своими людьми я хотел встретиться на следующий день в Нгорму и оставил при себе юного Мохаммеду, который, как видно, оказался весьма на месте, прислуживая в качестве раба христианину. Наконец я ожидал еще своего кингиама, или царского провожатого, уже упоминавшегося Киари (т. е. старика), который был подданным ка-шеллы Биры.

Делами действительно вассальных стран в Борну ведают подчиняющиеся кокенава верховные надзиратели, которые имеют там своих полномочных представителей, взимают через них налоги и в известных случаях обязаны выступать перед сюзереном в качестве ходатая вассальных правителей. Но и дипломатические связи с независимыми соседними странами тоже выполняются при дворе в Куке определенными сановниками. Они нередко извлекают из своего положения немалую пользу, ибо поступающие из соответствующих стран подарки, предназначенные для правителей, и их ответные дары проходят через их руки, а все купцы, которые приезжают оттуда или отправляются туда, волей-неволей уплачивают им пошлины. Багирми ни в чем не зависело от Борну, как это охотно утверждали тщеславные патриоты, но ежегодно делало шейху подарок в виде рабов, за который тот соответственно благодарил. Этот обмен, так же как все дела, касающиеся Багирми, проходил через руки кашеллы Биры, почтенного старца, с которым я в то время познакомился. Мой кингиам Киари лишь недавно возвратился из Багирми, где он исполнял какое-то поручение к королю Мохаммеду, пока тот пребывал в Манджафе. Он знал страну и людей, дороги и тропинки тех мест, по которым нам предстояло двигаться, и представлялся человеком добродушным и полезным.

В ранний утренний час 28 февраля я покинул свой дом, еще раз пожал руку своим друзьям-арабам из Канема, которые, тяготясь людской сутолокой, высокими стенами и узкими улицами столицы, намеревались вернуться в свои излюбленные степи и пустыни, и направился для прощальной аудиенции в дом шейха. Правда, многих арабов лишь наполовину удовлетворила моя щедрость, однако более разумные, и прежде всего Хазаз со своим гордым и справедливым умом, приняли во внимание мою бедность. Шейх снова был полон трогательной, отеческой доброты и отпустил меня с настоятельным советом, сколь возможно быстро и скрытно миновать разрываемое братоубийственной войной, ставшее небезопасным из-за мародеров и опустошенное Багирми, пока я не прибуду в надежную гавань у короля Мохаммеду. К сожалению, еще не было готово письмо к правителю Логона. Его подготовка была обязанностью не кашеллы Биры, а старого кашеллы Билаля, осуществлявшего верховный надзор над Логоном. Поскольку своего исполнения ждали и другие дела, касающиеся этой маленькой страны, все эти бумаги должны были одновременно послать с особым гонцом, который без труда догнал бы меня в пути.

Шериф ал-Медени в последний момент снова снабдил меня мудрыми советами. Он предостерегал меня от хитрых спекуляций, которым я мог бы подвергнуться со стороны туземцев, не уставал напоминать о необходимости самообладания и терпения и рекомендовал быть снисходительным со слугами и теми чужими людьми, которые из любопытства или корыстолюбия слишком часто будут занимать мое время и труд. Он описал мне лживого, но по сути безобидного короля Логона, еще раз подчеркнул необходимость быстрого и скрытного путешествия через опасную местность и развил основные моменты той высокопарной речи, с которой я должен буду обратиться к гордому Абу Секкину (он хорошо его знал и считал, что, несмотря на все превратности прошедших лет, его высокомерие не было поколеблено).

Я же не переставал удивляться житейской мудрости и знанию людей моего друга. Какой враждебной должна была быть к нему судьба, если с такими свойствами, служащими мерилом в полу-цивилизованных странах ислама, он не достиг в жизни большего! И тем не менее он был неутомимо деятелен и не упускал возможности что-либо приобрести. И на этот раз он отправил с нами великолепную лошадь, чтобы продать ее Абу Секкину (у того было много рабов и мало лошадей), доверив животное и сопровождавших его рабов моему попечению.