Сахара и Судан (Результаты шестилетнего путешествия по Африке)

Хотя, как уже говорилось, ни он, ни его сановники не имели действительной независимости от Вадаи, все жили воспоминаниями о том времени, когда далатоа играли выдающуюся роль в истории страны. Было почти трогательно слышать, как бедно одетые сановники называли друг друга высокопарными титулами: кайгамма, джерма, дугма, грима и т. д., которые прежде чего-то стоили и в Канеме, а сегодня даже в Борну больше не связаны с действительной властью. Хозяева были восхищены тем, что мне известно о существовании прежней державы Канем и ее столицы Нджими, которая некогда лежала на расстоянии дня пути к северо-востоку от Мао, и могли еще пояснить мне многие, теперь ставшие сомнительными или позабытые места, которые летописец борнуанского короля Идриса Алаома упоминает в сообщении о его походах против булала ²⁸. Я очень сожалел, что не мог дольше пользоваться сведениями этих людей, но я чувствовал, что должен выказать признательность своему спутнику и защитнику, чьей доброй воле я был обязан всей этой поездкой, идя навстречу его желаниям, а он стремился попасть в Ягуббери, чтобы обеспечить свое хозяйство настоятельно необходимым ему зерном.

На следующий день (1 декабря) мы отправились туда. Мы придерживались южного направления, иногда отклоняясь немного к востоку, и сначала ехали по равнине, поросшей травой сукко в рост всадника. Через полчаса мы наткнулись на остатки стены какого-то замка, в котором якобы размещался первый гарнизон тунджуров и который Дала Афоно (т. е. дала, хаусанец) позднее превратил в свой бирни (укрепленный город). Дальше местность стала холмистой, однако долины сделались неглубокими и уступали по правильности формы и пышности растительности долинам Лиллоа. Только через четыре с половиной часа после нашего отъезда мы добрались до долины Кулоло, имеющей более правильную форму и вытянутой, наподобие предыдущих долин, с севера на юг. На ее восточной стороне лежит Ягуббери. Ее дно богато поросло отдельными деревьями, которые изобилуют в Борну, а в северном Канеме почти не встречаются (по-арабски они называются кулькуль, саса на языке канури и яга на языке даза). Древесина этого дерева нередко употребляется для изготовления остова хижин. Встречаются также акации киттир, которую жители Борну называют кулулъ, а даза — тоаи. Через полчаса по дну долины мы подошли к колодцу, которым пользуются жители Ягуббери, напоили из него лошадей и поднялись, двигаясь на восток, к городу, где через десять минут спешились у дома фугобо Сетты, связанного узами гостеприимства с семьей Бу Алак.

Как уже можно было догадаться по титулу фугобо хозяина дома, принятому у канембу (он примерно соответствует кашелла у канури и кедела у даза), вся семья носила борнуанский характер, который мне показался прямо родным после почти девятимесячной разлуки с Кукой. Хозяйничанье женщин в доме, даже в присутствии чужих, темный цвет кожи его обитателей, их разговор исключительно на языке канури — все переносило меня в Борну. Сам фугобо, как и вассалы алифы, участвовал в упомянутом выше набеге, но его ожидали с минуты на минуту. Однако это не помешало нам разместиться в его дворе под большим навесом, а его женам и дочерям составить нам компанию в непринужденной манере дам Куки.

Ягуббери едва насчитывал сотню хижин и был населен почти исключительно далатоа. Тщательно сложенные и опрятно обнесенные сиггеди хижины придавали этому месту более уютный и зажиточный вид, чем это было в Мао. Нас угостили обычной кашей из муки (по-арабски аиш, на канури кан) и редким лакомством из поджаренных в масле булочек. А когда вечером выяснилось, что фугобо еще не вернулся, мы разместились перед дверями дома отчасти из уважительного отношения к женщинам, отчасти для охраны нашего имущества, так как местность пользовалась дурной славой, особенно из-за многочисленных похитителей лошадей. Для большей надежности мы связали ноги лошадей железными цепями, свободные концы которых прикрепили к собственным телам, что отнюдь не сделало приятным наш ночной отдых.