Сахара и Судан (Результаты шестилетнего путешествия по Африке)

Поскольку никак нельзя было ручаться, что фугобо вернется на следующий день, мы предприняли вылазку в местечко тунджуров Мондо, лежавшее в нескольких часах езды к юго-востоку от Ягуб-бери. Сквозь обширные поля духна в неглубоких долинах этой местности угадываются многочисленные деревни и деревушки, которыми богаты окрестности Ягуббери и особенно Мондо. Однако на нашем пути лежала только Гремари — деревня примерно из восьмидесяти хижин. Действительно, весь юго-восточный Канем, даже по нашим представлениям, является житницей для всех остальных частей этой области. Мы остановились у уже упоминавшегося Джеллаби Дуда, который делил свой дом с двоюродным братом Джебрином и племянником. Эти люди, происходившие из Кордофана и с берегов Нила и обладавшие более высоким образованием и знанием мира, оказали нам необыкновенный прием и обеспечили невиданный комфорт. Сами они в своем добровольном изгнании, очевидно, испытывали живое удовольствие от необычного посещения человека из далекой Европы. Их благосостояние позволяло им выполнить долг гостеприимства так, как это не смогли бы сделать даже самые знатные люди улед-солиман. Нам отвели отдельную хижину, пол в которой был устлан циновками, а меня особенно обрадовала покрытая коврами скамья для отдыха в форме распространенного в восточном Судане ангреба (скамья с сиденьем в виде сетки из нарезанных полос шкур или из бечевок). Все эти удобства, однако, не могли идти ни в какое сравнение с лукулловым угощением, которое затмевало званые обеды шейха Омара, если и не числом кушаний, то тщательным их приготовлением. Аиш был сварен из муки мельчайшего помола. На приготовленном из свежего мяса с зелеными овощами соусе плавал слой масла, от чего у Бу Алака загорелись глаза, а гвоздем угощения было нежное жаркое из козленка, пожертвовать которым не решился бы ни суданский араб, ни тубу. Не были забыты и лошади: впервые после начала путешествия они получили столько кормового зерна, что не смогли с ним справиться.

Мне не терпелось познакомиться с более крупным поселением тунджуров, чье происхождение и расовая принадлежность вызывают такие сомнения. Пока что мне встречались лишь их отдельные представители. Г. Барт причислял их к одному из тамошних племен, которое забыло свой первоначальный язык. Мои предположения и единодушные высказывания тех немногих людей этого племени, которых я знал до сих пор, сводились к тому, что они имели арабское происхождение. Среди жителей этого поселения, существовавшего уже столетия, не сохранилось даже малейшего предания относительно языка, некогда свойственного их племени. Поселение Мондо насчитывало примерно двести очагов. Оно было обширнее, зажиточнее, чем Мао, и лучше содержалось. Его глава носит канембуский титул фугобо. Хижины и их ограды были возведены весьма тщательно, а обширные засеянные поля в соседних неглубоких долинах свидетельствовали о трудолюбии и благосостоянии жителей. По чертам лица и всему облику они вполне походили на укоренившихся во внутренней Африке арабов (которых кануры называют «шоа»), с каковыми я познакомился в Куке. Однако они стали лучшими знатоками языков, ибо многие понимали и говорили на канури, а некоторые на дазага, тогда как в своей среде пользовались исключительно арабским языком.

День прошел в оживленных обсуждениях островов Карки в восточном Чаде и истоков и течения Бахр-эль-Газаля. В них приняли участие как присутствовавшие тунджуры — преобладающие жители местности между Мондо и начальной частью этой речной долины, так и много путешествовавший Дуд, Несколько месяцев назад он воспользовался дорогой из Борну, обходящей Чад с юга. После перехода через реку Шари он направился к северу, попал в Мондо через территорию деггена и лагунную область асала и кури и, таким образом, лично проделал путь вокруг самой восточной части озера, не наткнувшись на открытые водные пространства.