Сахара

С пищеварением у меня уже получше, зато приступы горячки валят с ног на несколько часов. Шуба и печки защищают меня от холода. На несколько минут заскакивает Джеки, чтобы повалять дурака. Между одной дремотой и другой я приглядываюсь к тому, как моя группа работает. При этом я машинально поигрываю карабином, принесенным мне Шотаром. Я разобрал его, смазал и даже смонтировал на нем цейссовский прицел. Я бы с удовольствием пострелял по шинам, но пока что настолько слабый, что даже не знаю, смогу ли выдержать отдачу такого крупного калибра. Опять же, мне не хочется пугать своих работников.

Они довольны тем, что находятся здесь. Все они — это отребье. В соответствии с нормальными общественными принципами, которых лично я не признаю, все они осуждены. Но у всех троих имеются и достоинства. Как и большинство типов, зачисленных в маргиналы так называемыми цивилизованными странами, они просто-напросто хотели жить иначе, пережить приключение, только все это для них плохо закончилось. Тюрьмы переполнены подобными мечтателями. Все эти преступники — это ничто иного, как дети, не пожелавшие стать взрослыми.

Особенно Капоне подтверждает подобное мнение, он быстро вступает в дружеские отношения и способен на верность. Мне он нравится.

Уже много раз, когда я просыпался в приступе горячки, он склонялся надо мной с дымящейся кружкой в руке.

— Кофейку, Чарли?

И это совсем не подлизывание, которое я сразу же бы учуял. Просто это доставляет ему удовольствие, и он пользуется этими мгновениями, чтобы на парочку минут присесть и поболтать. Мне нравится сам способ, которым он пытается со мной говорить; опять же, мне просто приятно быть рядом с этим крепким мужичком, несколько стареющим, с седеющими волосами, но в душе которого все еще живет молоденький хулиган.

Как-то раз, после еды, он уселся рядом со мной, косясь на мою самокрутку.

— Это же не обычная трубка. Потягиваешь?

— Не наркотик, травка.

— А разве не один черт?

— Нет.

Он качает головой. У него это привычный инстинкт. Он качает своей громадной башкой, сложив губы гузкой, словно бандит в старинном фильме. Мы спокойно разговариваем. Капоне рассказывает о своих давних дружках. Все трое знакомы уже много лет, встречаются в одном и том же бистро. Словно дети, они сами себе выбрали и прозвища.

— Сначала был Индеец. Ему всегда хотелось, чтобы его называли Индейцем. Ну а я потому, что всегда желал быть Аль Капоне.

Он мнется, несколько стыдясь своей откровенности.

— Ну, мне просто хотелось им быть. А Джоса зовут Джозефом, отсюда и Джос.

Он еще раз косится на мою самокрутку и робко просит, нельзя ли потянуть разок, чтобы узнать, как оно. Я даю ему, он делает глубокие затяжки, держа окурок между большим и указательным пальцем и качая при этом головой.

— Неплохо.

И правда! Когда я попробовал свою первую в жизни самокрутку, то попал на заирскую травку, раскопанную где-то Джеки — одну из самых крепких во всей Африке. Он отдает мне бычок, молча продолжая покачивать головой.

Неожиданно он перестает это, глядит на меня, на ангар по сторонам, на работающих парней; при этом он что-то бурчит под нос, выражение лица меняется.

Капоне смеется, делаясь сразу же лет на двадцать моложе.

— Блин, это что ж такое, что ж такое?

Совершенно здоровая реакция, реакция человека с твердым характером. Этот парень сразу же становится мне более симпатичным, потому что его первая мысль о дружках:

— Эй, Индеец, Джос, идите-ка сюда, кое-что увидите.

Подбегают эти двое, и я даю знак Джеки свернуть еще одну цигарку. Через минут пятнадцать все уже веселенькие, сидят возле меня и ржут. Впервые они позволили себе расслабиться, и я позволяю им продолжить перерыв.

Они засыпают нас с Джеки вопросами про Африку, про места, куда мы направляемся, про пустыню. Они совершенно не имеют обо всем этом понятия. Выехали, не зная, куда едут. Еще одно очко в их пользу.

* * *

Наконец-то Альбана взялся за работу. Мои предупреждения и мое постоянное присутствие привели к тому, что он нашел нужный путь.

Теперь он не отходит на шах от европейцев и старается работать с ними по загрузке, чем с африканцами по рихтовке.

Валлид трудится в своем постоянном Риме, не спеша, но и без перекуров. Из всей команды он лучше всего разбирается в грузовиках. При этом он занимается рихтовкой, осмотрами, проверкой колес и всеми маленькими винтиками, которые обязательно нужно докрутить. Как правило, он работает сам, а после вчерашней ссоры вообще чувствует себя оскорбленным.

Вчера утром все были собраны для погрузки и крепления одного из «Пежо 504».

Работа сопровождалась обычными воплями и ударами металла о металл, как случилась какая-то перемена. Простые окрики перешли в оскорбления.

Преодолевая слабость, я тут же бегу на место событий. Валлид, держа в руке монтировку, принял защитную стойку. Перед ним, переступая с ноги на ногу, Индеец с бешеной рожей держит нацеленный арабу в живот нож. Это уже не шутки — он может и убить.

— Не дури!

Я даже не успел толком вмешаться, как между этими двумя, разложив руки, бросился Капоне.

— Говорю же тебе, прекрати.