Сахарная вата

Я заплакала, а Сьюзен стала гладить меня по спине.

– Но ты никому не скажешь, правда? – спросила я.

– Конечно, не скажу никому ни слова! Знаешь, я думаю, что смогу прийти к тебе в эту субботу. Мне ужасно не хочется тащиться на эту конференцию, просто родителям не с кем меня оставить. Слушай, Флосс, ты знаешь, что снова произнесла ровно сто слов? У тебя удивительный дар! Между прочим, сто – мое любимое число.

– Так мы с тобой теперь подруги?

– Лучшие подруги, – сказала Сьюзен и снова обняла меня. – Я хотела, чтобы ты была моей лучшей подругой с первого дня, как пришла в эту школу. А ты не пожалеешь об этом? Ведь теперь Рианнон станет твоим злейшим врагом.

– Наплевать, – ответила я, хотя сердце у меня тревожно забилось, когда я подумала об этом. – Мне больше не хочется сидеть рядом с ней за одной партой.

– Не волнуйся, – сказала Сьюзен. – Пусть она только попробует что-нибудь тебе сделать, я тут же обернусь и снова сдерну ее со стула.

– Помнишь, как она оторопела, когда шлепнулась тогда задницей на пол? – спросила я, и мы обе расхохотались.

– Она станет еще злее и противнее, когда узнает, что мы с папой должны покинуть кафе и перебраться жить к Билли Щепке. И не представляю, что будет, когда Билли вернется от своего сына из Австралии. Папа говорит, что я тоже должна уехать в Австралию к маме. Мне этого хочется, но я не могу оставить папу, я – это все, что у него есть. Нет, у нас есть еще Лаки, но, если разобраться, она тоже не его кошка, а моя. Ну то есть нужно еще узнать, может быть, она чья-то кошка, но я надеюсь, что она ничья, а значит, будет моей.

Пока я говорила, Сьюзен загибала пальцы. Когда я замолчала, она потрясенно посмотрела на меня и сказала:

– Еще одна сотня слов! Ты просто феномен, Флосс.

– Я… что?

– Феномен. Это значит, что ты обладаешь сверхъестественными способностями.

– Фенонен? – попыталась я повторить незнакомое слово, но, кажется, не сумела правильно его выговорить.

Этим я сбила с толку и саму Сьюзен, теперь и она запуталась в этом слове, и мы обе рассмеялись.

– Ну а теперь серьезно, – сказала я, вытирая выступившие от смеха слезы. – Как ты считаешь, эта моя способность – хорошее предзнаменование или плохое?

– Надеюсь, хорошее!

– Мне так хочется, чтобы нам с папой улыбнулась удача! Ну, кое-что хорошее в нашей жизни все же случается, но больше всего мне хочется, чтобы у папы осталось его кафе. Нет, вру, сильнее всего мне хочется, чтобы мои мама и папа вновь были вместе, но это совершенно невозможно. Как бы мне хотелось, чтобы на свете не было такой вещи, как развод. Ну почему люди не могут оставаться вместе и быть счастливы?

– Ну, люди меняются со временем, – сказала Сьюзен. – Как и друзья. Мои родители тоже разведены.

– Неужели? А с кем ты живешь, с мамой или папой?

– С обоими. Нет, ты не поняла. Сейчас они женаты, но до этого они были женаты на других. Так что у меня есть сводные братья и сестры. Знаешь, у нас странная семья.

– Но предположим, что твои мама и папа расстались. С кем бы ты осталась жить?

Сьюзен задумалась. Мне казалось, я слышу, как в ее голове крутятся колесики, пытаясь решить эту сложную задачу.

– Не знаю, – нахмурив лоб, ответила Сьюзен. – Понимаю, как тебе должно быть тяжело, Флосс.

– Я привыкла жить на два дома, но теперь в бывшем доме моей мамы поселились другие люди, а у папы отбирают его кафе, так что у меня теперь вообще нет настоящего дома. Ни одного. Мы с папой шутили насчет того, что будем теперь жить как уличные бродяги, в картонной коробке. Знаешь, я часто сидела в картонной коробке, когда была маленькой. Это был мой игрушечный домик. Самая моя любимая игра. Я втискивала в коробку подушку и брала с собой пластиковую игрушечную печку, и чайный набор для моих кукол, и всех своих любимых плюшевых медведей. – Я заметила, что Сьюзен снова загибает пальцы, и взяла ее за руку. – Не считай, сколько слов я сказала. Мне от этого становится не по себе.

– Хорошо, не буду. Прости. Расскажи мне еще про дом из картонной коробки.

– Я придумывала, что у моего дома есть настоящая красная крыша с трубой, а его стены увиты жимолостью. Я пыталась нарисовать карандашами на стенках коробки листья жимолости, но у меня получалась какая-то мазня. Еще я придумывала, что у моего домика синяя дверь, а возле нее висит настоящий молоточек, чтобы стучать. Когда со мной играл папа, я заставляла его изображать, что он стучит этим молоточком в мою дверь. Папа всегда был слишком большим, чтобы залезть ко мне в домик – стенки бы лопнули, – поэтому он всегда говорил, что лучше посидит в саду на шезлонге. Я давала ему полосатое полотенце, и он ложился на него рядом с домиком. Потом я заваривала для него чай. Не настоящий, конечно, просто наливала немного воды в пластиковую чашечку и слегка подкрашивала ее коричневой акварелью. На вкус мой чай наверняка был отвратительным, но папа всегда делал вид, что выпивал его, и держал чашечку, манерно отставив в сторону мизинец – просто чтобы меня рассмешить. Я очень любила играть в домик с папой.