Сакральные древности Крыма. Мифы, легенды, символы, имена и их отражение в искусстве

Был ли у Пушкина кристалл и какой формы, остается только гадать. Для нас важнее интерес поэта к «кристаллическо-хрустальному» и безошибочное употребление им этого термина.

Увлекшись конкретными подробностями предмета, служившего Пушкину, совершив даже небольшие экскурсы в область гадания, пушкинисты не увидели в образе кристалла, хрусталя связи с кругом магических представлений, дошедших от древних культур. Поэтические прозрения сродни дивинации, и неудивительно, что интуиция поэта сомкнулась с некими традиционными приемами познания мира.

По рассказу художника Тропинина, создавшего всем известный портрет поэта, он рисовал Пушкина таким, «как он бывал чаще… в домашнем его халате, растрепанного, с заветным мистическим перстнем на большом пальце одной руки, перстнем, которому поэт придавал особое значение». Об этом массивном золотом кольце с крупным изумрудом (то есть бериллом) квадратной формы со слегка закругленными углами и чуть выпуклой гладкой лицевой поверхностью В. И. Даль, присутствовавший при кончине поэта, пишет в своих воспоминаниях: «Мне достался от вдовы Пушкина дорогой подарок: перстень его с изумрудом, который он всегда носил последнее время и называл — не знаю почему — "талисманом"…» В его же письме к В. Ф. Одоевскому от 5.04.1837 года читаем: «…Перстень Пушкина… для меня теперь настоящий талисман. Вам я это могу сказать. Вы меня поймете. Как гляну на него, так и пробежит по мне искорка с ног до головы, и хочется приняться за что-нибудь порядочное». (Цит. По: Матвеевский Б. Магический кристалл // Декоративное искусство СССР. М. 1988, № 10, с.37.). Действительно, согласно старинным лапидариям — книгам о свойствах драгоценных камней — изумруд служит талисманом людей, посвятивших себя искусству. Добавим к этому, что «талисманом» его делало и то обстоятельство, что он был подарен Пушкину; это было в мае 1820 года, накануне отъезда на юг, и к нему относится стихотворение: «Храни меня, мой талисман… Ты в день печали был мне дан».

Между тем, по остроумному замечанию Н. Л. Бродского, «Пушкин не пытался объяснять странного соединения в своем мировоззрении элементов материализма с темными суевериями»^[124]. Добавим, что Пушкин являлся представителем аристократической (в лучшем смысле этого слова) культуры, которая всегда хранила связи с Традицией. И именно это позволило ему увидеть «сквозь магический кристалл» в простых, казалось бы, русских сказках тот глубинный смысл, который позднейшими исследователями будет расшифрован как спрессованное наследие древних культур с их образами мироздания и ритуалами посвящения.

Но почему именно «кристалл» или «хрусталь»?

Замечательный отечественный исследователь В. Я. Пропп в своих работах (начиная с книги «Исторические корни волшебной сказки», 1948 г., и последующих) показал, что стекло или хрусталь есть волшебный предмет, связанный с потусторонним миром и дающий его обладателю магическую силу. Собственно, это символ, связанный, вероятно, с тем, что хрусталь наилучшим образом передает «невидимость», свойственную как тонким телам человека, так и миру духов, окружающему нас. В свою очередь, «сказка сохранила не только следы представлений о смерти, но и следы некогда широко распространенного обряда, тесно связанного с этими представлениями, а именно обряда посвящения юношества при наступлении половой зрелости (initiation, rites de passage, Pubertatsweihe, Reifezeremonien)»^[125].

«Сказка о мертвой царевне» перекликается со сказкой о «Спящей красавице» в пересказе Перро, но сюжет был, несомненно, бродячим и известен в других вариантах. Свою, живописную версию, предложил В. М. Васнецов в огромном полотне «Спящая царевна» (1900–1926. х., м.) — центральном из семи полотен, названных им «Поэмой семи сказок», хранящихся в мастерской его Дома-музея. Спит на высоком ложе царевна, заснули придворные, и все напоминает сюжет сказки Перро, но — все происходит среди русской деревянной архитектуры и все одеты в русские наряды. Где впервые возник этот сюжет? Особую значимость композиции придает трогательная фигурка девочки, у босых ножек которой улегся медведь. Сон настиг ее, когда она читала, водя пальчиком, огромную книгу — Голубиную (или Глубинную), народную книгу о мироздании, и художник четко вывел буквы ее названия и первые строки.