САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

 «Ну, ни хрена себе! – не уставал изумляться Константин Матвеевич Сакуров, наблюдая экранное дерьмо с кровью пополам и прикинутых телеведущих от Зайцева и Юдашкина. – Вот оно, торжество капиталистической демократии, когда быдлу позволено смотреть всё и обо всём знать. И всё для того, чтобы данное безмозглое быдло чувствовало себя почти на острие всего происходящего, не отползая от экрана телевизора. И ещё для того, чтобы вышеупомянутое быдло большую часть свободного от рабского труда времени проводило возле идиотских ящиков, а не на демонстрациях и стачках. Или митингах, организуемых с целью хотя бы заявить коллективный протест насчёт чудовищно несправедливого распределения доходов между фермерами с докерами и какими-то сраными дантистами. Каковые сраные дантисты могут жить припеваючи и почти не надрываясь в любом распрекрасном буржуазном обществе, где громогласно чтут христианские ценности, где сплошные армии спасения и где почти всякий фермер в вечной долговой кабале у какого-нибудь распрекрасного буржуйского банка…»

 Пока бывший морской штурман с негодованием смотрел ящик для идиотов и мысленно крамольничал в адрес такого общества, лучше которого ещё никто якобы не придумал, потому что советский социализм в лице его бывших ведущих деятелей сам себя обосрал с ног до головы, Варфаламеев нашёл глаз Семёныча. Но прежде, чем глаз нашёлся, Жорка сцепился с хозяином избы, потому что ещё раньше последний отоварил первого шваброй по голове. Варфаламеев участвовать в потасовке логично не стал, но потихоньку освежился дополнительным стаканом водки, и побрёл в кухню, зачерпнуть из ведра свежей колодезной водицы. В кухне бывший лётный штурман споткнулся о мешок картошки, мешок опрокинулся, из мешка просыпалась картошка и выкатилась початая банка с солёными огурцами. Огурцы из банки, ясное дело, вывалились, а вместе с ними на грязном полу оказался надёжно заныканный бесценный стеклянный глаз Семёныча, сработанный – по утверждению последнего – из жидких кристаллических алмазов.

 Жорка, Семёныч, Варфаламеев, Мироныч и Ванька гудели ещё неделю. Они пропили последние баки, выданные в своё время бывшим Жоркиным однополчанином, и повадились ездить в город сдавать пустые банки и бутылки. А так как этого добра у всех было навалом, то участники запойного марафона не испытывали недостатка ни в выпивке, ни в закуске.

 Через неделю, когда пустая тара на сдачу стала заканчиваться, Мироныч с Ванькой отвалили. А у Семёныча сломался телевизор. Бывший почётный столичный таксист стал требовать денег на ремонт, но денег ему никто не давал. И вскоре вслед за Ванеевыми из избушки Семёныча отвалил и Жорка. А Варфаламеев научил Семёныча, как быстрее доводить сахарный сироп до состояния браги с помощью убийственного количества дрожжей, мороженной тёртой картошки и стиральной машины. И они, бывший лётный штурман и одноглазый ветеран столичного таксопрома, перешли почти на автономное алкогольное плавание, добывая сахар и дрожи без помощи паразита Мироныча, но таская свою сельхозпродукцию на рынок, где они могли разжиться сносными деньгами для приобретения необходимых для изготовления браги ингредиентов. Вода, картошка, холодильник и стиральная машинка у односельчан имелись свои. Купленные на вырученные деньги ингредиенты разводились в известной всякому дураку пропорции в воде, и всё это добро тотчас отправлялось в стиральную машинку. Потом собутыльники целый день резались в дурачки на шелбаны, а машина без устали гоняла сахарный сироп, ускоряя процесс брожения. Вечером приятели гнали самогон с помощью аппарата, каковой аппарат Семёныч купил в своё время вместе с домом. Самогон выпивался по мере производства, и дня через два процесс повторялся. И всё бы хорошо, но Семёныч, напившись, так убивался по испорченному телевизору, что Варфаламеев временно перестал переводить Басё. Не переводил, не переводил, а потом не выдержал, и пришёл жаловаться Жорке.