Саквояж со светлым будущим

— Из меня, вообще-то говоря, чтец плохой, я все больше по документам специалист разным… — Тут он улыбнулся обаятельной улыбкой гиены, признающейся в том, что она, гиена, большой гурман, не всякие трупы уважает, а только трупы свеженькие, к примеру, или, наоборот, тухленькие! — Но мне нравится иногда… просто так почитать. Вот просто так, чтоб голову не грузило!

Жена опять хмыкнула, и Маша быстро глянула в ее сторону. Глянула и не увидела — от волнения.

— Мне больше всего нравится, что вы глупостей не пишете.

— Глупостей? — переспросил Воздвиженский.

— Ну да. Глупостей не пишете. Мне нравится. Вы же не пишете про ментов или про бандитов!

— А почему про ментов или бандитов означает… глупость?

— Да потому что, кто про это пишет, ничего в этом не понимает! — Олигарх опять улыбнулся, и опять радостной гиеньей улыбкой. — Я минут двадцать посмотрел кино-то это, потом плюнул и не стал смотреть! Расстроился даже. Маразм сплошной. А у вас никакого маразма нету. Мне нравится, как вы пишете. И еще Маринина нравится, а так больше никто.

Наверное, никто и никогда не хвалил писателя Родионова за то, что в его книгах «нет маразма», а если бы кому-то пришло в голову похвалить, от шутника мокрого места не осталось бы — Родионов умел быть резким. Но Кольцова он слушал смирно, как ученик воскресной школы — пономаря, звонящего в колокол.

— И про людей вы хорошо понимаете. Как это у вас, у писателей, так получается, все как-то на месте и в одну линию выведено, а я на бумаге двух слов связать не мог!

— Не может, — подтвердила Катерина Кольцова.

Она дожевала свой огурец, вытерла салфеткой пальцы, поднялась и подошла к ним. Подойдя, она взяла мужа под руку, и вдруг оказалось, что они замечательная пара, что изумительно выглядят вместе, словно родились специально для того, чтобы стоять вот так, под руку друг с другом, и Маша даже вздохнула тихонько. Расстроилась.

Мясистым мужицким пальцем Тимофей Кольцов тихонько поглаживал запястье своей герцогини, и от этого его движения на Машу Вепренцеву вдруг накатило смущение. Девичья стыдливость ее одолела, как будто олигарх с супругой показывали стриптиз, хотя ничего подобного они вроде бы не делали.

Кажется, нечто похожее одолело и Родионова, потому что у него вдруг напряглись скулы, и он сердито посмотрел на Машу. Он всегда сердился именно на нее, если его что-то смущало или задевало, даже если происходящее к ней никакого отношения не имело.

— Мы хотели завтра вашего ребенка забрать в Лавру, — сказала Катерина Кольцова. — У нас экскурсионная программа. В кои-то веки приехали в такой дивный город, надо хоть что-нибудь посмотреть!…

— Мне некогда смотреть, — отрезал Кольцов, — вы смотрите, если вам надо.

— Да мы тебя и не приглашаем! — утешила его Катерина. — Мы ребенка приглашаем, Сильвестра. Отпустите его с нами?

— Спасибо вам большое, — начала Маша, — это очень приятно и очень неожиданно для нас, но…

— Ну конечно, отпустим, — перебил ее Родионов. — У нас очень плотная программа, а он с удовольствием с вами съездит.

Маша отчетливо всхрюкнула, никто не обратил на нее внимания.

— Мы хотели еще на днепровские кручи. Нам сказали, что это где-то по той же дороге, что и Конча-Заспа.

— Что такое Конча-Заспа? — удивился Кольцов.

— Это то место, где мы сейчас, Тим, — охотно объяснила его жена, — вот по этой же дороге, только чуть дальше, мне водитель говорил.

Общество им внимало, стараясь не упустить ни единого слова. Один только Весник делал вид, что Тимофей Кольцов его не интересует, продолжал с энтузиазмом жевать и даже говорил что-то на ухо Веселовскому.

— Так что мы в первой половине дня в Лавру, а потом на кручи. Мы бы взяли Сильвестра на целый день, если вы не возражаете.

— Кать, отстань от них, — посоветовал Кольцов, — ты же видишь, у них свои планы!

— У нас разве планы? — осведомился Родионов у Маши.

— Я… не знаю.

— Они не знают, Кать.

— С нами ваш мальчик будет в полной безопасности!

— Я знаю, знаю! — вскричала Маша Вепренцева.

— Она знает, Кать!

Он играет, поняла Маша. Он опять играет со своей женой в игру под названием любовь.

В эту игру играют четверо, вспомнилось ей. Пятый все время выбрасывает.

Нет, неправильно. В эту игру играют двое, и один из них все время старается переиграть другого.

Нет, не переиграть. Это как-то слишком… похоже на спорт.

В эту игру играют двое, и одному все время интересно поражать воображение другого. Удивлять. Заставлять его смеяться, или возмущаться, или удивленно ахать.

Мне это знакомо. Собственно, именно я это и придумала. Мне все время нужно поражать его воображение — тем, что я лучше всех вожу машину, или веду переговоры, или общаюсь с прессой, или варю кофе, или выбираю ковры под одобрительное кивание усатого турка-эфенди в белоснежной рубахе и очках.