Салимов удел

Марджи выглядела очень плохо. Сама она управлялась с ситуацией, отдраивая дом от чердака до подвала, и делала это с маниакальным рвением, не оставляющим места никаким другим мыслям. День-деньской гремели ведра и завывал пылесос, а в воздухе постоянно висел резкий запах нашатыря с лизолом. Все игрушки и всю одежду Марджори аккуратно упаковала в картонные коробки и отнесла в Армию спасения и универмаг "Гудвилл". Когда в четверг утром Тони вышел из спальни, все эти картонки выстроились в ряд под входной дверью, каждая с аккуратной наклейкой. Ничего страшнее этих немых картонок ему видеть не приходилось. Все ковры Марджори вытащила на задний двор, развесила на бельевых веревках и немилосердно выколотила пыль. Несмотря на то, что Тони плохо воспринимал окружающее, он заметил, как побледнела жена с прошлого вторника или среды - даже губы, кажется, утратили свой естественный цвет. Под глазами легли коричневые тени.

Все это пронеслось у Глика в голове куда быстрее, чем длился наш пересказ, и он уже был на грани того, чтобы снова завалиться в постель, но тут Марджори опять упала и не ответила на оклик Тони.

Он поднялся и прошлепал в гостиную. Там он увидел лежащую на полу жену, которая неглубоко дышала, не отрывая затуманенных глаз от потолка. Она занималась перестановкой мебели в гостиной, так что все было сдвинуто с мест и комната приобрела странный разъединенный вид.

Что бы ни было не в порядке с Марджори, за ночь ей стало хуже. Она выглядела так скверно, что сонную пелену Тони словно прорезали острым ножом. Марджори еще не переодевалась, и разошедшийся до середины бедер халат открыл мраморно-белые ноги. Весь загар, которым она покрылась за летнюю поездку на отдых, сошел. Рот судорожно хватал воздух, словно легкие Марджори не могли получить его вдоволь. Тони заметил, как странно выдаются у нее зубы, но ничего об этом не подумал - могло быть виновато освещение.

- Марджи? Милая?

Она попыталась ответить, но не сумела, и Тони пронизал неподдельный страх. Он встал, чтобы позвонить врачу, повернулся к телефону, и тут жена сказала:

- Нет... нет. - Резко хватая воздух, Марджори повторила слово дважды, с трудом села, и ее хриплое дыхание заполнило весь молчащий, залитый солнцем дом. - Оттащи меня... помоги... солнце такое горячее...

Тони подошел к ней и поднял, потрясенный легкостью своей ноши. Казалось, женщина весит не больше вязанки хвороста.

- ...на диван...

Он уложил ее на диван, оперев спиной на подлокотник. Марджори оказалась за пределами солнечного квадрата, падавшего из окна на ковер, и ей как будто бы стало немного легче дышать. Она на секунду прикрыла глаза. Тони опять поразился белизне и гладкости зубов, создававшим контраст с губами, и испытал неодолимое желание поцеловать жену.

- Позволь, я вызову доктора, - сказал он.

- Нет. Мне лучше. Это солнце... такое жгучее. Вот мне и стало дурно. Сейчас лучше. - На щеки Марджори вернулась слабая краска.

- Точно?

- Да. Со мной все в порядке.

- Ты слишком много работаешь, милая.

- Да, - вяло согласилась она. Глаза смотрели безразлично.

Запустив пятерню в шевелюру, Тони подергал себя за волосы.

- Нам надо избавиться от этого, Марджи. Надо. Видишь ли...

Он замолчал, не желая обижать ее.

- Я выгляжу ужасно, - сказала она. - Я знаю. Вчера я собиралась спать и в ванной посмотрелась в зеркало. Меня там словно бы и не было. На минуту я... - Губы Марджори тронула улыбка. - Я подумала, что вижу сквозь себя ванну. Как будто от меня осталось всего ничего, и оно было таким... таким бледным...

- Я хочу, чтобы тебя посмотрел доктор Рирдон.

Но она, казалось, не слышит.

- В последние три или четыре ночи мне снится такой чудесный сон, Тони. Такой всамделишный. Во сне ко мне приходит Дэнни. И говорит: "Мам, мамочка, я так рад, что вернулся домой!" И еще говорит... говорит...

- Что он говорит? - осторожно спросил Тони.

- Он говорит... что опять стал моим малышом. Моим сынулей, снова грудным. Я даю ему грудь и... а потом приходит такое приятное чувство, в нем сквозит горечь... так же было перед тем, когда я отнимала Дэнни от груди, у него начинали резаться зубки и он бы кусался... ах, это, должно быть, звучит ужасно. Как одна из психиатрических штучек, знаешь?

- Нет, - сказал он. - Нет.

Тони опустился перед женой на колени, и она обвила руками его шею, слабо всхлипывая. Руки у Марджори были холодными.

- Прошу тебя, Тони, никаких докторов. Я сегодня буду отдыхать.

- Ну, хорошо, - ответил он. И ему стало не по себе от того, что он сдался.

- Это такой чудесный сон, Тони, - проговорила Марджори ему в шею. Движение ее губ, смягченная твердость зубов под ними оказались на удивление чувственными. У Тони началась эрекция. - Хоть бы сегодня опять его увидеть.

- Может, так оно и будет, - сказал он, гладя ее по голове. - Раз так, может, и увидишь.

- Господи, да ты просто картинка, - сказал Бен.

На фоне больничного мира, состоящего из солидного белого и анемично-зеленого, Сьюзан Нортон действительно выглядела великолепно. На ней была ярко-желтая блузка в черную вертикальную полоску и синяя джинсовая мини-юбка.