Саломея. Образ роковой женщины, которой не было

Хотя Моро весьма ценился некоторыми коллекционерами, такими как Чарльз Хайем, всю свою жизнь он оставался свободным художником и не принадлежал ни к одной школе того времени, будь то натурализм, импрессионизм или реализм. Эти движения были во многом озабочены изображением внешнего мира – природного или социального. Моро, напротив, не считал, что задача художника – имитировать и фиксировать физическую реальность. Для него цель искусства – создавать собственную, воображаемую реальность. «Искусство, вдохновленное природой, не может сводиться к точному и раболепному подражанию, поскольку в этом случае это не искусство и предпочтение отдается природе»[131]. В результате Моро не был признан ни художниками – представителями основных школ, – ни широкой публикой и отвечал им тем же. Он считал, что искусство имеет духовную миссию, un sacerdoce. В своем творчестве этот художник старался дать индивидуальное выражение универсальным смыслам и показать реальность более совершенную, чем сугубо физическая. Он видел себя провозвестником истины посредством искусства.

Поэтому неудивительно, что Моро легко мог отождествить себя с Иоанном Крестителем, первым и одиноким проповедником будущей универсальной веры. Подобно Иоанну, Моро ощущал себя пророком, отвергнутым обществом и «казненным» за свою миссию. В то же время ореол вокруг головы Иоанна, знак посмертной славы и признания, может быть символом убежденности Моро в собственной, восторжествующей в будущем правоте, а следовательно, признании, которое получат и его идеи, и его творчество.

Женщины в произведениях Моро обычно являются воплощением природы, которую Моро считал бренной, хаотичной и потому разрушительной для всего героического и духовного[132]. Подобный взгляд на женщин отражен в таких произведениях, как «Эдип и Сфинкс» («Œdipe et le Sphinx»), «Химеры» и «Далила»[133]. Рассказывая глухой матери об образе прекрасного женоподобного Сфинкса в «Эдипе и Сфинксе», Моро писал:

Это земная Химера, мерзкая и привлекательная, как материя. Она представлена чарующей головой женщины, у которой есть крылья, обещающие идеал, но ее тело – тело чудовища. Это вампир, который рвет на части и убивает[134].

Похожие чувства выражал он и по поводу Саломеи:

Эта женщина, символизирующая вечную женщину, легкую птаху, часто смертоносную, идущую по жизни с цветком в руке, в поисках своего туманного идеала, часто ужасного. Она идет, попирая всех, даже гениев и святых. Этот танец, эта загадочная прогулка перед лицом смерти, которая беспрестанно следит за нею, зевающая и бдительная, и перед палачом, который несет меч, сеющий смерть. Это эмблема ужасного будущего, уготованного тем, кто ищет идеала… В конце ее пути – один святой, одна отрубленная голова[135].

Для Моро в «Явлении» Саломея – символ общества и его преходящих увлечений и вкусов. Поскольку Саломея – в силу ее танца – сама является художником, для Моро она может быть воплощением художественных тенденций, модных в то время, – таких как реализм, натурализм и импрессионизм. Это было искусство, противоположное его творчеству, поскольку оно было сосредоточено на физическом мире, будь то общество (натурализм и реализм) или природа (импрессионизм). Моро называл реализм и натурализм ras de caniveau («уровнем канавы») и рассматривал импрессионизм и академическую живопись как «искусство без идей»[136]. Описывая свое отношение к модному искусству и художникам, к их восприятию обществом, а также свое место в нем, Моро пишет: