Порой я рисовал ее поющей и играющей на длинной персидской гитаре, одетой в белое, с мечтательным взглядом; порой она танцевала или мечтала, опершись на большой тамбурин; она была в султане и рассказывала удивительные истории <…> или Евой, обнаженной и напуганной после грехопадения. Наконец, я писал ее без покрова – как Саломею[120]
.Образ Армен как танцующей Саломеи, возможно, лучшее отражение ее характера и профессии, равно как и отношения к ней Бернара. Источники говорят об Армен как о сильной женщине, не готовой идти на компромиссы, при этом она была красива и обаятельна. Поэтому во многом она была воплощением идеального образа Саломеи, как та воспринималась художниками, поэтами и писателями второй половины XIX века. Для Бернара Армен была чаровницей, он был полностью обворожен ее искусством, красотой, умом и характером. В то же время она была его погибелью, сопротивляясь ему и его воле и тем самым причиняя ему большую боль. Картина «Саломея» предвосхищает эволюцию их отношений и символическое обезглавливание Бернара появлением книги Оганян «Les Rires d’une charmeuse de serpents» («Смех заклинательницы змей»), опубликованной в 1915 году, после завершения их романа. Там она высмеивает Бернара, изображает его лгуном и обманщиком и, таким образом, предстает перед миром победоносной Саломеей. Публикация книги была также способом «обезглавливания» Бернара, ее возлюбленного Иоанна, который по-своему отверг ее[121]
.Как я упоминала в предыдущей главе («Обольстительная и губительная Саломея в искусстве и литературе XIX в.»), XIX столетие дало около 2789 изображений Саломеи – не только в силу новой тенденции, состоящей в культе красивой женщины, но и в силу страха мужчины перед женщиной нового типа, воспринимавшейся как сильная, независимая, часто прекрасная личность, более не заинтересованная в одном лишь деторождении. Вместо этого она желала учиться и работать и впоследствии начала поступать в университеты и на работу. Она стала соперником мужчины, женщиной, утверждающей себя не только дома, но и вне его, в сферах, которые традиционно были мужскими. Художники, часто оказывающиеся самыми чувствительными членами общества, ощутили эти перемены и связанные с ними страхи. Так образ Саломеи в XIX века стал символом мужского восприятия новой женщины. Картина Бернара «Танцовщица, или Саломея», написанная с Армен Оганян – которая сама была архетипом новой женщины, – отражает и восхищение ею Бернара, и его страх перед нею. А в более личном плане это произведение предвосхищает эволюцию его собственных отношений с Армен, завершившихся символическим обезглавливанием.
Гюстав Моро
Нивардова легенда XII века о безответной любви Саломеи к Крестителю не получила официального признания, но все же повлияла на некоторые популярные средневековые песни. Эта история стала особенно важна во время праздника св. Иоанна. В 1833 году Якоб Гримм опубликовал сказание Ниварда в «Германской мифологии». Позднее оно вновь появилось в эпической поэме Генриха Гейне «Атта Троль». Гейне пишет:
Именно через эту поэму любовная история Саломеи (которую Гейне, как и авторы средневековых германских мистерий, называет Иродиадой) и Иоанна Крестителя дошла до французской публики в XIX веке.
Гейне опубликовал поэму по-немецки в 1841 году, но поскольку он жил во Франции, то перевел ее на французский[123]
. Этот вариант был опубликован в 1847 году. Поэма пользовалась большим успехом и популярностью у французских поэтов и писателей, включая Жерара де Нерваля, Теофиля Готье и Шарля Бодлера – предтеч французского символизма. Многочисленные литературные отступления очаровывали художников того времени, и, хотя поэма не посвящена непосредственно Саломее, одно из них основано на легенде о ее любви.В этой поэме рассказчик участвует (как наблюдатель) в охоте за символическим медведем, называемым Атта Троль. В ночь перед