Сальтеадор

Затем, обернувшись к дону Рамиро, он добавил:

– Э, стойте на месте, дон Рамиро: я могу одновременно иметь дело с палкой старика и со шпагой повесы.

– Вот видите, сеньоры? – спросил дон Рамиро. – Как же мне быть?

– Делайте то, что велит вам отвага и оскорбление, нанесенное вам, сеньор Рамиро, – отвечали, отходя, зрители, явно не желая дольше присутствовать при поединке.

– Неблагодарный! Негодяй! – проговорил дон Руис, занося палку над головой сына. – Неужели и твой соперник не может научить тебя, как должно сыну держать себя перед отцом?

– Ну, нет, – оборвал его дон Фернандо, – ибо мой соперник отступил из-за трусости, а трусость я не ставлю в число добродетелей.

– Тот, кто воображает и говорит, что я трус…

– Он лжет, дон Рамиро, – перебил старик.

– Да скоро ли мы с этим покончим? – прорычал дон Фернандо, так он рычал, сражаясь с дикими зверями.

– В последний раз повторяю, негодяй, повинуйся, вложи шпагу в ножны! – повторил дон Руис с угрозой.

Было ясно: если дон Фернандо не послушается тотчас же, позора не избежать – палка опустится на его голову.

С молниеносной быстротой дон Фернандо оттолкнул дона Руиса и, сделав искусный выпад левой рукой, правой.пронзил руку дона Рамиро, медлившего с защитой.

Дон Рамиро удержался на ногах, зато старик упал: такой сильный удар был нанесен ему прямо в лицо.

Зрители исступленно закричали:

– О, сын дал пощечину отцу!

– Расступитесь, расступитесь, – рявкнул дон Фернандо и бросился поднимать цветы, лежавшие на земле. Он подобрал их и спрятал на груди.

– Да разверзнутся над тобой небеса, нечестивый сын! – простонал дон Руис, приподнимаясь, – пусть господь бог, а не люди покарает тебя, ибо за оскорбление, нанесенное отцу, он ниспосылает возмездие – Смерть ему! Смерть ему! – в один голос возгласила толпа. – Смерть нечестивому сыну, ударившему отца!

И все, выхватив шпаги, окружили дона Фернандо. Раздался лязг – одна шпага отражала натиск целого десятка, а немного погодя Сальтеадор с горящими глазами и пеной на губах, подобно загнанному вепрю, что проскакивает сквозь свору разъяренных собак, проскочил сквозь толпу. Пробежав мимо дона Руиса, все еще лежавшего на земле, он окинул его взглядом, исполненным ненависти, а отнюдь не раскаяния, свернул в одну из улочек, ведущих на Сакатин, и скрылся из виду.

XXVI. ПРОКЛЯТИЕ

Зрители, наблюдавшие эту сцену – причем каждый в конце концов как бы стал действующим лицом, – словно застыли.

Только дон Рамиро, завернув правую окровавленную руку в плащ, приблизился к старику и протянул ему левую руку, сказав:

– Сеньор! Окажите мне честь, позвольте помочь вам подняться.

Дон Руис согласился и с трудом встал.

– О неблагодарный, нечестивый сын! – воскликнул он, поворачиваясь в ту сторону, куда скрылся дон Фернандо. – Да подвергнет тебя каре господь всюду, где бы ты ни скрывался, пусть рука твоя, оскорбившая мои седины и окровавившая лицо мое, не сможет защитить тебя от шпаги тех, кто поднимет ее, дабы защищать меня от надругательства.

И пусть бог, видя твое кощунство, отторгнет от тебя воздух, которым ты дышишь, землю, которая тебя носит, и свет, который тебе светит.

– Сеньор, – сказал почтительно один из зрителей, приближаясь к нему, – вот ваша шляпа.

– Сеньор, – обратился к нему с таким же почтением второй, – не угодно ли, я застегну ваш плащ.

– А вот ваша палка, сеньор, – произнес третий, приближаясь к нему.

– Палка! – повторил старик. – Зачем мне палка? Мне нужна шпага. О Сид, о Сид Кампеадор! Видишь, как все изменилось с тех пор, как ты отдал душу, свою великую душу богу. В твои времена сыны мстили за оскорбления, нанесенные их отцам чужими, ныне же, напротив, чужие мстят за оскорбление, нанесенное отцам сыновьями.

Потом, обратившись к молодому человеку, подавшему ему палку, проговорил:

– Да, подайте мне ее, за оскорбление, нанесенное рукою, должно мстить палкой.., этой самой палкой я и отомщу тебе, дон Фернандо… Но это только самообольщение! Как я смогу отомстить за себя ударом палки, ведь она мне служит не для защиты, а для опоры! Да как же я смогу отомстить за себя, ведь не догнать мне того, кого я преследую, только по земле я смогу ударить палкой. Пусть при этом она молвит:

«Земля, земля, разверзнись, дай старику, моему хозяину, войти в могилу!»

– Сеньор! Сеньор! Успокойтесь, – перебил кто-то, – вот ваша супруга донья Мерседес спешит сюда, а рядом с ней молодая девушка, прекрасная, как ангел!

Дон Руис обернулся и бросил на донью Мерседес такой взгляд, что она остановилась и замерла, опираясь на руку доньи Флоры, действительно прекрасной, словно ангел, но бледной, словно смерть.

– Что же случилось, сударь, – спросила донья Мерседес, – что произошло?

– А произошло, сударыня, вот что, – крикнул дон Руис, будто появление жены вызвало у него новый приступ гнева, – ваш сын ударил меня по лицу! Произошло вот что: пролилась кровь от руки того, кто называл меня своим отцом, а когда я упал от сыновнего удара, помог мне подняться не он, а дон Рамиро. Поблагодарите же дона Рамиро, протянувшего руку вашему супругу, которого сбил с ног ваш сын.