Сальтеадор

Мы уже оставили позади, так сказать, две трети страшного путешествия, и каждый из его участников, – исключение сделаем лишь для бесстрастного лоцмана, что зовется доном Карлосом, которому – под именем Карла V – предназначено вникать в бедствия, потрясающие общество, как ныне он вникает в несчастья, потрясшие семьи, – так вот, каждый покинул или собирался покинуть площадь, где разыгрались события, о которых мы только что рассказывали, и у каждого тяжело было на душе и голова шла кругом.

Мы уже видели, что дон Фернандо бежал первым, вторым ушел дон Руис, проклиная сына, жалуясь на короля, взывая к богу, и, наконец, король, как всегда, спокойный, но, как никогда, мрачный, ибо его тревожила мысль о том, что в дни его владычества сын совершил неслыханное преступление – дал пощечину отцу, – удалился медленной и размеренной походкой во дворец – в Альгамбру, куда он и держал путь после посещения острога, где побывал вместе с верховным судьей, доном Иниго.

И только те действующие лица, которых глубоко взволновала недавняя сцена, стояли, словно окаменев, среди толпы, и люди смотрели на них и сочувственно, и удивленно, – то были донья Мерседес, которая, теряя сознание, опиралась на плечо доньи Флоры, и дон Иниго, будто громом пораженный словами короля: «Не смейте являться ко мне до тех пор, пока виновный не будет взят под стражу».

И вот теперь ему придется взять под стражу человека, к которому он питает такое теплое чувство; человека, о помиловании которого он так настойчиво хлопотал, не добившись успеха, когда его обвиняли в преступлениях, свершенных против людей, ныне же ему грозит еще более тяжкая кара за святотатство – преступление, свершенное против господа бога, и теперь он сам, пожалуй, готов стать мятежником, сообщником неслыханного преступления, поправшего нравственные устои человеческого общества, готов был никогда больше не являться к королю.

Да, быть может, в глубине души он уже и склонялся ко второму решению, ибо, отложив на более поздний час выполнение приказа об аресте дона Фернандо, он торопливо пошел к дому, чтобы дать кое-какие распоряжения: надо было оказать помощь донье Мерседес, которой стало дурно.

Следовало бы сейчас же проводить ее домой, но странное дело: едва только дон Иниго, сильный и крепкий, словно юноша, подошел к матери дона Фернандо, собираясь перенести ее на руках, донья Мерседес, заслышав его шаги, вздрогнула и, открыв глаза, крикнула, словно страшась чего-то:

– Нет, нет, только не вы, не вы!

И дон Иниго, услышав ее слова, опустил голову и поспешил за кормилицей дона Фернандо и стариком слугой, бывшим оруженосцем дона Руиса во время войны с маврами; меж тем донья Флора в полном недоумении тихо повторяла:

– Отчего же моему отцу не помочь вам, сеньора?

Но донья Мерседес снова закрыла глаза, а немного погодя, собрав все силы, превозмогая слабость, она с помощью доньи Флоры пошла, с трудом ступая, к дому и почти дошла до него, когда двое слуг выбежали из дверей и поддержали ее…

Донья Флора уже собиралась войти в дом вместе с доньей Мерседес, но на пороге ее остановил отец.

– В последний раз вы входите в этот дом, – сказал дон Иниго, обращаясь к дочери, – проститесь с доньей Мерседес и возвращайтесь сюда.

– Проститься? В последний раз в этот дом? Что это значит, отец?

– Я не могу жить в доме матери, сына которой должен предать смерти.

– Смерти? Дона Фернандо? – крикнула молодая девушка, бледнея. – Неужели король осуждает его на смерть?

– Существовало бы наказание более тяжкое, чем смертная казнь, дон Фернандо был бы к нему Приговорен.

– Отец! Разве вы не можете пойти к дону Руису, своему Другу, и уговорить его?..

– Нет, не могу.

– Неужели донья Мерседес не может пойти к своему супругу и упросить его взять жалобу назад?

Дон Иниго покачал головой.

– Нет, не может.

– Боже мой, боже мой, – твердила донья Флора, – я буду взывать к сердцу матери, и, право же, сердце ее найдет способ спасти сына!

С этими словами она вбежала в дом.

Донья Мерседес сидела в том самом зале, где совсем недавно она стояла рядом с сыном, – тогда сердце ее билось от радости, теперь же оно разрывалось от горя.

– Мама, мама, – воскликнула донья Флора, – неужели же нельзя спасти дона Фернандо?

– Твой отец не говорил, что надеется спасти его, дитя мое?

– Нет.

– Верь своему отцу, дитя мое.

И она разрыдалась.

– Но, по-моему, – настаивала донья Флора, – после двадцати лет супружества вы сможете уговорить дона Руиса…

– Он откажет мне.

– Но ведь отец всегда остается отцом, сеньора.

– Да, отец… – промолвила донья Мерседес.

И она закрыла лицо руками.

– И все же попытайтесь, сеньора, умоляю вас.

Донья Мерседес раздумывала недолго.

– Пожалуй, верно, – проговорила она, – это не только мое право, это мой долг. – И она обратилась к оруженосцу:

– Висенте, где ваш господин?

– Он заперся у себя в комнате, госпожа.

– Вот видите, – сказала донья Мерседес, словно цепляясь за этот предлог.

– Попросите его ласковым голосом открыть дверь, и он откроет, – повторяла донья Флора.

Донья Мерседес попробовала подняться, но снова упала в кресло.